Около недели это малопочтенное прозвище преследовало Пашку Жарких как суровое напоминание о всей премудрости и определённой закономерности циркового ремесла. На доске «Авизо», где располагалась вся информация от инспектора, рядом с расписанием репетиций и программой представления теперь красовался приказ о выговоре ему и Захарычу за нарушение норм правил техник безопасности.
Артисты, особенно джигиты, подкалывали, поздравляя Пашку, как обычно поздравляют с премьерой: «С началом!..»
Особенно его терзали воспоминания насмешливых глаз Валентины, которая во время того происшествия, казалось, смеялась громче и дольше всех.
Её партнёры тогда играючи, в считанные минуты перетаскали сено на конюшню. Теперь эти тюки с сеном высились у стены восклицательными знаками, как ежедневное напоминание о его позоре…
Захарыч в тот злополучный день столько «надарил» Пашке хомутов и дышел, что их с лихвой хватило бы на весь старый московский гужевой двор. Пашка, пришедший в себя от пережитого, только и смог тогда отшутиться:
– Я же тебе обещал «в семь секунд» – вот! – помощник Захарыча, потирая ушибленное плечо, кивнул в сторону сена, сложенного воздушными гимнастами.
– Тьфу! Х-хомут тебе…
Глава восьмая
Валентина в который раз медленно взбиралась по верёвочной лестнице к куполу цирка, устало перебирая руками. Партнёры сочувствующе молчали. Отец, недовольно сопя, качался, сидя на ловиторке. Даже яркие прожекторы репетиционного света как-то съежились, чуть потускнели, виновато бросая свои лучики на хромированные детали аппаратов «Воздушного полёта». Страхующая сетка ещё покачивалась после очередного падения Валентины. Сегодня репетиция явно не клеилась…
– Послушай, дочка! Рано раскрываешься. Немного выжди и докрути. Не хватает совсем чуть-чуть, чтобы тебя взять. «Яму» не забывай. Двойное – это двойное! Его делали единицы среди баб!…Я хотел сказать… – Отец неловко замялся, как бы извиняясь за «баб», но, не найдя подходящих слов и сравнений, продолжил:
– Ладно, давай ещё разок. Соберись!
Отец откинулся вловиторке и начал раскачиваться лицом вниз. Набрав нужную амплитуду, он привычно хлопнул в ладоши, оставив облако сбитой магнезии, и коротко скомандовал: «Ап!»
Валентина оттолкнулась от помоста, мощно качнулась на трапеции, ударив вытянутыми носками купольное пространство, подобралась в уголок и тугим мячиком закрутилась в воздухе. Лишь кончиками пальцев левой руки она прошлась по цепким кистям своего отца – одного из лучших ловиторов, и, беспорядочно кувыркаясь, полетела в откос. Страховочная сетка даже через трико больно обожгла спину, приняв Валентину в свои объятия.
– Мимо! – тихо и сочувствующе выдохнул Пашка, наблюдавший за репетицией.
Отец, хмурясь, постепенно останавливал качающуюся ловиторку, разматывая бинты, предохраняющие кисти. Тем самым как бы говоря: на сегодня всё!
Валентина, обняв колени, сидела на покачивающейся сетке, словно в гигантском гамаке, и кусала губы от досады и боли. Она дула на свои ладони, которые горели огнём от натёртых и сорванных мозолей. Сдерживаемые слёзы разочарования душили её. Она потихоньку злилась – давно задуманный трюк пока оставался несбыточной мечтой. Сегодня у одного из «ангелов» погода была явно «нелётной»…
Партнёры по номеру успокаивали расстроенную девушку:
– Ничего, Москва не сразу строилась, получится…
– Этот трюк удавался немногим…
– Тише едешь – дальше будешь…
– Дольше будешь! – делая акцент на первом слове, Валентина резко прервала «соболезнования» своих партнёров. – Так что мне эта поговорка, Женечка, не подходит! – Валя, спрыгивая с сетки на манеж, обратила свой строгий взор к самому «говорливому» и вечно улыбающемуся партнёру. Тот, словно сдаваясь, поднял руки вверх.