Но Бальтазар — её хранитель, ничей больше. 

Девушка сделала шаг. Эрин потянулась за ней, в тот же миг ощутила, что к обрыву потянуло и её. На это даже наплевать; по крайней мере, она перестанет видеть…

Видеть, как она срывается со скользких камней, как все они это делают. Видеть, как она умирает, и что-то в Эрин — надежда — в ту же секунду умирает вместе с ней, оставляя после себя только безысходность. 

— Нет… Нет, нет, нет!

Бальтазар потянул её за воротник, оттащил от обрыва, заставил встать. Заставил идти, бежать, прорываться сквозь бьющие по лицу ветки, заставил…

Эрин ненавидела свой второй дар с первого же мига. Она — банши, и за такую редкость половина Благого, да и Неблагого двора передралась бы вмиг. Построили бы самую прекрасную и самую охраняемую башню на всём Западе, заперли бы на всевозможные замки. Она ненавидела этот дар и мечтала им никогда не пользоваться, но увы — подобной силе плевать на желания её обладателя. 

Она ненавидит свой дар, но никогда ничего не сможет с ним поделать. А потому сейчас может только плакать, прижавшись спиной к старому дубу посреди леса.

14. 14

— Не плачь, — послышался вдруг детский голосок — тихий, ласковый, полный сочувствия. — Не плачь, глупенькая. Ты теперь наша, тебе больше не надо плакать. Никогда-никогда!

«Нечисть какая, что ли? — вяло изумилась Эрин. — Так она ни в жизнь сочувствовать не станет…»

Крошечная рука утёрла её мокрые щёки — не то платком, не то рукавом. Сквозь пелену слёз проступило остренькое смуглое лицо, огромные зелёные глаза и две толстые белокурые косы, перевязанные широкими малиновыми лентами.

Перед глазами живо мелькнуло видение — молодой мужчина, светловолосый и очень красивый, водит щёткой по мягким локонам, старательно плетёт девчонке косички, вяжет банты своими длинными, сильными, но неуклюжими пальцами и что-то бормочет ей на ухо — ласково-ласково, с огромной любовью в низком бархатном голосе, с немым обожанием в холодных тёмных глазах. Сошёл бы за папашу года, только вот слова сплошь о том, как он всех прибьёт и покалечит, если вздумают дышать на его волшебных фей.

Этот может. Прибьёт и покалечит, и будет собой крайне доволен. Нелюдь как есть.

Лорд кошмаров. Эрин его в своих глюках и раньше видела, а потому точно знает: ласковый папа девочки — кровожадный монстр с красивым человечьим лицом. Безжалостный, жестокий, алчный. И вся его франтоватая красота рухнет, уйдёт, улетучится с очередной поганой ухмылкой.

Сама девочка, впрочем, на удивление добрая и жалостливая. Стоит вот рядышком, гладит Эрин по голове, будто маленькую. Лепечет что-то, утешить пытается. И Бальтазара тоже гладит, а тот на удивление довольно щурится, ластится к девчонке, вроде как он обычный пёс и вообще самый хороший мальчик в Синтаре.

— Не верь ты этому засранцу, — буркнула Эрин, наконец немного придя в себя. — Осторожнее с ним, он та ещё злюка.

— Я не боюсь, — девочка улыбнулась чуть высокомерно, вмиг напомнив своего белёсого папашу. — Я — Неметон. Пусть меня боятся.

— О, в самом деле? — послышался неподалёку мягкий женский голос — ласковый такой, певучий, хорошо поставленный. — Сэра, твой отец — не лучший пример для подражания. Друзей не так заводят.

— Но, мамочка! — возмутилась Сэра, забавно надувшись. — Я — Неметон!

— Ты мне заливать будешь? Я — Неметон. А ты рядом со мной максимум Неметончик.

Стройная и ладная девушка-фейри опустилась на колено рядом с Эрин, и та с изумлением осознала, что девчонка — маленькая копия незнакомки. Красивое смуглое лицо, зеленущие, будто кошачьи глаза, нежная белозубая улыбка, длинные непослушные волосы… правда, не белобрысые, но чёрные как смоль.