– Прости, что не могу подарить что-то более ценное. И я понимаю, в этот день хочется грустить…

– Если бы понимала, не пришла бы.

Девушка упрямо поджала вечно искусанные и обветренные губы и прищурила глаза цвета лунного хрусталя:

– Но это глупо. Ты не виноват ни в смерти матери, ни в том, что она была рабыней. Пора это понять и отпустить. Чем старше ты становишься, тем больше черствеет твое сердце.

– Тебе легко рассуждать. Не ты убила единственного любящего тебя человека своим рождением, и не тебе за это расплачиваться.

– Но долг почти оплачен. Тебе осталась от силы месяц, и ты будешь свободен!

– Ты правда думаешь, что она меня отпустит?

– Да.

– Значит, ты глупее, чем я о тебе думал. Плевать ей на условности. Своей выгоды Ильга не упустит, как и не отпустит сильного и здорового раба. Найдется сто причин, почему я не должен отсюда уходить. А если не найдется… – Парень махнул рукой. – Она призовет жнецов, а это, говорят, хуже смерти: куда и зачем они уводят, никто не знает, а те, кто знали, давно мертвы!

Горесть, обида и злость, с которой выплюнул эти слова парень, заставили сердце девушки болезненно сжаться. Ведь, несмотря на то, что они были резки, слова несли в себе правду, которую она от себя отгоняла. Иоланта не раз подходила к Ильге и спрашивала, действительно ли Айлех и здоровяк Илбрек получат свободу. Но та либо отмалчивалась, либо шипела на девушку змеей, чтобы не совала нос, куда не следует.

– И когда ты стал таким чёрствым? – Иола с упреком качнула головой.

– Наверное, когда осознал, что я бесправный никто, такой же, как и все в этом забытом творцом месте. – Его плечи поникли, и он опустился на землю, уставившись на свои мозолистые и огрубевшие руки: – Долг матери привязал меня к месту, которое просто так не отпустит.

Иола подошла ближе и опустилась на корточки перед ним.

– Но, может, этого и не потребуется. Мы можем сбежать.

План в девичьей голове родился уже давно, но сказать о нем она почему-то боялась. Боялась осуждения, либо упрека, а может, просто страшилась покинуть место, которое считала своим домом. Десять лет назад Ильга нашла чумазую, истощенную девчонку недалеко от горы Туманов, приютила и, несмотря на неприязнь к людям, вырастила, дав кров и еду.

Да, Иола тоже была безвольной, и ее судьба была не лучше, чем у парня, сидящего на промозглой глине. Но, в отличие от него, ее не заставляли махать киркой и, ломая ногти, перебирать породу, выискивая в ней ценные камни. Она была помощницей по хозяйству, девчонкой на побегушках, кем угодно, но не вещью, которую можно задвинуть в угол. Она была живой и нужной. И, несмотря на вредный, порой несносный характер гномихи, чувствовала от нее участие.

Айлех посмотрел на девушку так, будто она тронулась умом.

– Ты знаешь, что это невозможно. Вспомни, сколько раз мы пытались это сделать?

– Три, – не задумываясь, ответила девушка.

– Три раза, Иоланта! – Парень истерично хохотнул.– А теперь вспомни, что нам помешало?

Девушка нахмурилась:

– Я была маленькой и наивной, мне было страшно.

– Не страшнее, чем мне, но, все равно, именно ты в последний момент отказывалась от задуманного. Твой мнимый комфорт, страхи, предрассудки – каждый раз тебя что-то останавливало. Помнится, в последний раз ты заявила, что тут не так плохо, как мне кажется. Нас кормят, одевают, даже лечат, если подхватываем хворь. Твоя наивность и нежелание замечать очевидное бесят. Мне порой кажется, что ты блаженная или зачарованная принцесса, которая живет в воображаемом мире, где вечно порхают бабочки и цветут цветы. А заключенные, убийцы и насильники – твои славные приятели, что каждые выходные приглашают тебя на пирог с черникой.