— Это хорошо-о-о, — протянула женщина. — Я тебя отвлекаю, наверное, там Дэвид вернулся и я...

— Конечно, мам, иди, всё в порядке. Привет Сьюз...

Она сбросила и эхо коротких гудков прокатилось по пустом сознанию. Николас чувствовал, как стекленеют глаза и сглотнул.

Нужно было за что-то уцепиться. Музыка уже не то, не может. В голове стало пусто и одновременно слишком тесно от мыслей. Так бывает, когда начинается паника.

У всех, конечно, она разная. В попытках разобраться в себе Николас много чего перелопатил в интернете и понял только то, что общих понятий крайне мало. Кому-то стоит медитировать и всё будет куда легче, кого-то может успокоить тёплая ванна или звонок родному человеку.

Но у него не было ванны — вместо неё душевая, а список контактов составляют предки. И он один. В комнате, освещённой только экраном ноутбука с поставленным на паузы фильмом. Больше ничего в его мире нет.

Ни-че-го.

Он принялся легко раскачиваться, согнувшись и взявшись за голову. Старался отыскать хоть одно радужное воспоминание, чтобы проживать его снова и снова, даже если оно будет длиться всего секунду, но не мог уцепиться ни за что. Сознание превратилось в гудящий рой, который изредка бился о стенки и Ник вздрагивал. Дышать было тяжело, а он всё равно вдыхал полной грудью, потом сжимал губы и опять, опять, опять... Терялся, трясся.

Почему это происходит опять? И почему именно с ним? Неужели мало остальных шести миллиардов кожаных мешков с мясом, чтоб это досталось кому-то другому?!

“Ничтожество”.

Крик скрывался за сжатыми пальцами на волосах. Немой, рвался прямо из груди так, что казалось — рот не выдержит и Америка получит нового Джокера.

“Что ты можешь один?”

В тёмной-тёмной комнате всё смазывалось, срывалось, путалось. Нику казалось, что он и есть этот диван. Звук падения какого-то стеклянного предмета заставил дёрнуться в сторону — импровизированная пепельница оказалась на полу.

“Притворщик”

Но он никогда не притворялся. Или он себя в этом убедил? В чём вообще можно быть уверенным на все сто десять процентов? В себе? Вот уж вряд ли. Почему всегда так много вопросов и ни одного сраного ответа? Почему?

“Всё, что тебе нужно — жалость. Что бы ты ни говорил. Жалость.”

— НЕТ! — выпалил он всё-таки, широко распахнув глаза. Пустота распахнула пасть.

“В н и м а н и е” — жутко улыбался внутренний голос-монстр.

Хотелось провалиться сквозь землю. Невыносимо, больно, противно, мерзко. У него не было такого год. Год относительно спокойной жизни и это при том, что он видел эту стерву почти каждый грёбанный день в школе и даже ходил на одни уроки.

“Зря. Зря дышишь, зря желаешь, зря ешь. Зря живёшь.”

Когда что-то доставляет тебе неимоверную боль проще всего обозлиться и превратить это в повседневность. Слушать ваши песни, ходить в ваши места и всё это силком, затаскивая себя туда под любыми предлогами. Сделать всё возможное, чтобы оно перестало ассоциироваться с этим человеком.

“А может ты мазохист? Может, тебе нравится страдать? Почему ты никогда не говорил им, каково тебе?”

Но лето притупило ощущения, а от занятий в прошлой школе он был отстранён на второй же день. Драка, из которой Кристиан Грант вышел с разбитым носом. И что, что его потом чуть не запинала толпа тупых игроков в регби? Учитель же подоспел. А может и хорошо было, если бы запинали...

“Синдром жертвы? Абьюз? Спасатель?”

Да какая, на хрен, разница, если так подумать? Кто начал развешивать эти ярлыки? Николас живой. Ж-и-в-о-й. Он чувствует, способен дышать и задыхаться! Он не робот, выполняющий функции жизнедеятельности, как и сотни других таких же подростков, буквально подыхающих без родительской поддержки. Которые якобы не оправдали надежд.