Я ждала, когда же наг вновь коснётся меня, но он лишь угрожающе приблизился и замер, давя на меня одним своим присутствием. 

— Какой очередной допрос, хассор, вы хотите мне устроить? В чём теперь обвините?

— Ждёте извинений, хасса Ирэна?

Ждала ли я этого? Вот уж ни за что! Не нужны мне были эти сопливые фразочки, как и поддельная жалость хассора. 

— Я уже ничего не жду, хассор. 

Склонила голову и посмотрела на мужчину. Я ждала, что же последует дальше, какой обман и какие обвинения. Что я услышу? Но наг глядел в ответ с похожим ожиданием, будто я могла как-то навредить такому могущественному… существу. Наша молчаливая и яростная перепалка привела к тому, что я первая отвела взгляд.

— Я бы хотел кое-что вам объяснить…

— Зачем, хассор? — я со вздохом повернулась к мужчине лицом. — Давайте покончим с тем, зачем вы сюда пришли. 

Я вцепилась пальцами в завязки, дёрнула их и позволила тонкой кофте скользнуть с плеч. Теперь на мне осталось нечто воздушное, напоминающее невесомый пеньюар, только длиной до пола. Что-что, а наг любил женщин в красивой обёртке. Когда я коснулась бретелек, мужчина вдруг двумя резкими шагами подошёл ко мне, вцепился в мои руки и угрожающе цыкнул. Прикусив нижнюю губу, я не осмелилась поднять взгляд, но не потому, что боялась нага, вовсе нет, я не была готова к тому, что могла увидеть в его глазах.

— Ирэна…

— Вы можете обойти договор?

— Нет, не могу.

— Тогда давайте не будем тянуть, прошу вас.

— Бессмысленно это делать, если вы ко мне испытываете отвращение, — наг ошарашил меня подобной фразой. — Так дело не пойдёт.

— После ваших слов трудно испытывать что-то другое. Разве это не справедливо? И… Разве каждая из седьмых жён вас обожала, хассор? Разве каждая женщина испытывала к вам пылкие чувства, зная, что по вашей милости умрёт через семь дней?

— Это не имеет значения.

— Разве? Значит, вам нужен только ребёнок, хассор.

— Да. В любовь я уже давно не верю. Как и не верю в её искренность.

— А вы не думали, что женщина может не захотеть отдать своего ребёнка вам? — я исподлобья смотрела на мужчину, с трудом проглатывая вязкую слюну. Челюсть вдруг свело, даже судорога скривила лицо, заставив непроизвольно проморгаться. — Или на это женщина права не имеет?

Похоже, такими глупостями нага впервые одаривали, он даже не нашёлся, что сказать. Только с удивлением смотрел на меня, пытаясь понять: это наглость или глупость?

Закрыв глаза, я одним движением скинула бретельки и позволила невесомому одеянию упасть на пол. Внутри всё протестовало, но в чём-то логику хассора я понимала, как и логику его жён, только вот найти хоть что-нибудь, что теперь влекло бы меня в мужчине, я не могла.

Лёгкий ветерок обдувал меня, кожа покрывалась мурашками, а я всё ждала, когда же хассор приступит к тому, зачем пришёл. Но вместо этого моих плеч коснулась грубая, немного колючая ткань. Мужчина, подхватив первое, что попалось под руку, накрыл меня. Тяжёлое, душное покрывало, так бесцеремонно сдёрнутое с небольшого резного диванчика, стало будто коконом. Наг же с лёгкостью взял меня на руки и двинулся к кровати.

Жгучий румянец выступил на щеках, обдав жаром, от которого слезы на глазах выступили. Жмурясь, стиснула зубы. Я молчала, пока меня хассор нёс, молчала, когда он меня уложил на кровать, молчала, когда наг дотронулся до моей ладони.

— Время превратилось в песок, которым усеяна эта пустыня. Он с лёгкостью утекает сквозь пальцы, улетает под малейшим дуновением ветра. Года — это песчинка. Я уже не помню всего, но я знаю одно: насилие меня не привлекает. Но я плачу ту цену, которую мне назначили Древние. Все мы чем-то жертвуем. Если вы думаете, что я испытываю наслаждение от гибели несчастных женщин, то глубоко ошибаетесь.