– М-дааа… – звучит его вердикт.

Вижу, что собеседник реально не понимает, почему меня тормозят угрозы мужа устроить проблемы чужим людям. Пусть даже больным детям.

Руслана Германовича сей факт не пробивает.

А я не могу ему объяснить, что слишком близко воспринимаю их боль. Нет не всех детишек подряд, не настолько я дурная. Но тех малышей, чьи личные дела уже больше полугода лежат у меня в столе, изученные от корки до корки, бросить не могу.

Я обещала им участие, я согласовывала план финансовой помощи каждому, я их систематически навещала… и вот так взять и забыть, отвернуться, сделать вид, что… простите, маленькие, теперь не выходит – ну не могу я!

Они – моя ответственность, пусть фактически чужие. А время поджимает. У двоих счет идет на недели, у остальных на месяцы, и от обострения никто не застрахован.

– То есть, Роман развода не хочет?

Новый вопрос вытягивает из трясины переживаний.

– Нет. Не хочет.

– А вы?

– Не понимаю. К чему вы клоните?

Хмурю брови, прищуриваюсь, проматываю в голове чуть более ранние вопросы и мои ответы. Стараюсь нащупать подводные камни, но сдаюсь.

– Я же уже сказала, что хочу развода.

– Сказать и сделать, Арина, – разные вещи. По тому, что я пока вижу и слышу, ваше поведение смахивает скорее на действия обиженной жены. Показать характер, подергать Зотова за усы встречами со мной, но остаться в итоге при нем.

«При нём», не «с ним».

Арбатов не смягчает краски. Смотрит в глаза и прицельно бьет по больному.

Наблюдает и снова бьет. Каждой фразой.

Самое ужасное, что его слова не так далеки от правды.

Я действительно не пошла в ЗАГС и не написала заявление. Я вообще ничего не сделала, будто действительно рассматриваю возможность закрыть на случившееся глаза и плыть по течению.

Шумно выдыхаю, тру переносицу и откидываюсь на спинку дивана.

– Дайте мне пять минут, чтобы собраться с мыслями, – прошу и тянусь к стакану с минералкой.

Рука дрожит, когда делаю первый небольшой глоток. Пара капель соскальзывает по подбородку. Смахиваю их пальцами, игнорируя салфетку. Но от платка, появившегося перед глазами, так просто отмахнуться не могу.

– Он чистый, – в этот момент рокочущие нотки в голосе Арбатова действуют на нервы как никогда сильно.

Прошивают насквозь.

Вместо того чтобы смотреть на белоснежную ткань, поднимаю взгляд на собеседника и начинаю говорить.

– Про наличие у Романа любовницы я узнала около недели назад, когда он с Кирой попал в аварию, а я приехала к нему в больницу. Явилась, как говорят, в самый пиковый момент. До этого дня ни о чем не догадывалась. У меня и в мыслях не было, что он может… – понимаю, что на эмоциях несет не в те дали, которые важны.

Обрываю себя и дальше пробую выдавать лишь сухие по остатку факты.

Про Измайлова, засунувшего меня в другую палату и «открывшего» на всё глаза; про его навязчивое в последние дни внимание.

Про Киру, которая по словам моего мужа неизлечимо больна, а по поведению живее всех живых.

Про Романа, его угрозы и попытки меня образумить и подвести к мысли, что совсем скоро нас станет трое. Меня заставят воспитывать чужого ребенка как своего.

– Вы говорите, что я ничего не сделала, – продолжаю подбивать итоги. – Верно. В данный момент я не вижу способов, как лавировать. Подавать заявление на развод электронно – а в чем смысл, если Зотов со своей стороны его не подпишет? Ехать в ЗАГС – кто пустит? У меня охрана на хвосте двадцать четыре на семь. Без их ведома дом я покинуть не могу. Они везде и всюду. Нет, я конечно могу прорваться, но знаю, что хода бумаге не дадут. Она затеряется раньше, чем её внесут в реестр.