— Я… Не успею. Девочки уже уехали, поезд был час назад. И платье, отец спрятал его, а другого у меня нет.

— Я отвезу тебя, Луш. И платье наверняка дома, просто надо попросить мать отдать тебе его.

— Она не отдаст! Она с ним заодно!

— У нее не было повода ему перечить, а ты дашь.

— Ты… Просто… Дьявол! Ты соблазняешь меня на какое-то безумие!

— Еще даже не начал, Зай, — поднимает он мое заплаканное лицо. — Но дай только повод, и шансов у тебя не останется.

— Поговорим об этом, если я стану чемпионкой, ладно? — хмыкаю и даю коснуться своих губ, раз, другой. Он влечет меня в мир соблазна, касается языком зубов, погружая его все глубже, не позволяя даже вздохнуть лишний раз. Просто пьет меня, прижимая к себе все ближе. Я почти чувствую, как в живот упирается его желание, твердое, сумасшедшее.

— Сережа.

— Ладно, ладно, я просто, как дебил, жду, когда ты передумаешь!

— А как же Вася?

— Не начинай. Ничего у меня с ней больше не было и не будет.

Сейчас, когда он словно волшебник пришел исполнить мою мечту, я ему верю. Верю, что именно я для него важна. И никто больше!

Мы сбегаем из клиники, как воры. Садимся в машину Сережи и мчим ко мне домой. Отец должен освободиться еще только через два часа, и есть шанс, что я успею не только уговорить маму отдать платье, но и выехать из города.

Мы с Сережей поднимаемся на этаж. Волнение заставляет сердце биться чаще обычного. И, наверное, только ладонь Сережи в моей руке придает мне сил.

Я открываю дверь ключом, и мы заходим. Мама тут же появляется в коридоре. Смотрит удивленно, почти шокированно.

— Дочь, что происходит?

— Мам, отдай платье, пожалуйста, я еду в Питер.

Она молчит, мнет в руках полотенце. Только сейчас замечаю ее опухшее лицо, слезы, естественно стекающие по щекам.

— Папа не простит, Луш.

— Я готова рискнуть. В первую очередь ради вас и вложенных в это сил. Пожалуйста!

— Хорошо, — вздыхает она, уходит в свою комнату и минуты три там копошится. Я лишь переступаю с ноги на ногу, сжимаю ладонь Сережи еще крепче и кусаю губы. Неужели повезет? Неужели у нас все получится?

Наконец, мама появляется с платьем, но тут звонит телефон мамы. Она испуганно зажимает рот рукой.

— Это папа. Он уже здесь. Бегом на верхний этаж, я задержу его.

Бросаюсь к маме, обнимаю крепко, втягиваю привычный запах хлеба и ванили. Она за меня. Несмотря ни на что!

— Спасибо, спасибо, мама!

— Прости меня. Ты оказалась гораздо смелее меня. Я буду материть тебя.

— Думаю, у папы получится лучше.

Мы смеемся, а потом Сережа утягивает меня за дверь. Мы успеваем подняться на пролет ровно в тот момент, когда появляется папа. Грохочет кулаком по двери. Нам удается спуститься на лифте вниз и успеть сесть в машину до того, как он выбежит из подъезда. Лишь слышу глухие крики нам в след.

Дрожь по телу не проходит, вызывая озноб. Чувство вины буквально оглушает, не давая порадоваться тому, что я еду в Питер, что я буду выступать.

Молчание затягивается почти на час. Сережа занят сумасшедшей ездой, а я собственным самоуничижением.

— Луш, если ты победишь, он тебе все, что угодно, простит, даже похвалит за смелость!

— Что-то сомневаюсь. Слушай, откуда ты знал, что мама даст платье? Она ведь могла отказать. Могла отцу позвонить и вообще…

— Ну, мамы они вообще проще, чем отцы. То, что порой запрещал отец, мне разрешала мама. Частенько прикрывала в проделках, чтобы не влетело от отца.

— А тебя отец… Ну?

— Что? — мы мчим по дорогам, ловко обгоняя машины. Вскоре выбираемся на платную дорогу, которая ведет в Питер и позволяет разгоняться до ста пятидесяти.