От страха перестав дышать, слушая, как оглушительно бьется ее сердце, Саша, не мигая, наблюдала за Степаном Егоровичем через дверную щель. Широк в плечах, высок — пожалуй, одного роста с Гансом. И волосы у Кошкина тоже были светлыми, только причесанными очень тщательно и гладко, как Дениса. Пожалуй, Степан Егорович был по-мужски красив, и даже очень. Только Саше все равно отчего-то казалось, что он глубоко несчастен. Будто печать скорби лежала на его лице и не позволяла разгладиться морщинке между упрямо сведенными бровями. Знать бы, что у него на душе… неужто в этот самый миг Кошкин пересказывает Юлии весь их давешний разговор?

Ужасно, если это так…

И, будто в подтверждение Сашиных мыслей, в эту секунду Юлия чуть-чуть повернула голову — и поймала Сашин взгляд в щели между дверьми. Но не разозлилась. На лице невестки мелькнуло крайне неприятное насмешливое выражение.

— А вот, к слову, и она. Александра, не тушуйся, проходи, — сказала она громко. — Легка на помине — мы как раз говорили о тебе.

Саша вошла, глядя себе под ноги и отчаянно краснея. Она сейчас со стыда готова была провалиться на месте — а невестка то ли не замечала этого, то ли замечала и ликовала, остроумничая и посмеиваясь над ней.

Представить ей мужчин Юлия не посчитала нужным, тем самым и правда ставя ее на одну ступень с горничными, — а Саша только и могла молчать, потупив взор. Нет, она не принимала происходящее и вовсе не была спокойна: дышала взволнованно и часто, эмоции яростно бушевали в ней, и даже обида вот-вот готова была сорваться с языка. Да только слов Саша как будто не могла подобрать. И от того чувствовала себя еще более глупой, жалкой, беспомощной. Настолько беспомощной, что, казалось, и ноги сейчас откажут ей — подогнутся в коленях, и Саша упадет без чувств.

Если это и правда случится, лучше б ей сразу умереть…

Саша даже вздрогнула, когда помощь, на которую она совсем не рассчитывала, вдруг пришла. И не от Юлии, а от сыщика Степана Егоровича.

Саша, снова перестав дышать, вскинула на него взгляд — но нет, заговорил, сглаживая неловкость, оказывается, не он, а второй мужчина, худой и высокий, который, как тень, стоял за спиной Степана Егоровича.

— Позвольте представиться, Александра Васильевна, — тот кашлянул и неловко поклонился ей, — Кирилл Андреевич Воробьев, служащий департамента полиции. Мой коллега, — представил он и господина Кошкина, — Степан Егорович Кошкин, чиновник по особым поручениям.

Степан Егорович поклонился тоже, пусть и несколько отстраненно.

— Здравствуйте, господа, присаживайтесь, прошу… — спохватилась и Саша, сообразив, что сама ведет себя неподобающе и невежливо. — Вы и впрямь хотели поговорить со мною?

— Господа из полиции приехали по поводу Аллы Яковлевны, — грубо вмешалась Юлия. — Представь себе, Саша, они сомневаются, что этот садовник… не помню его имени, да он этого и недостоин, — что он и правда убил твою мать. Тебе известно что-то по этому поводу, Саша?

Юлия знает. Юлия все знает, живо сообразила Саша.

Она уж было подумала, что сейчас снова лишится дара речи, — но потом поняла, что надобно сказать правду. Что ей скрывать, в конце концов?!

Саша набрала в легкие побольше воздуха — однако на этот раз действительно вмешался Кошкин.

— Александра Васильевна, могу я попросить вас, в рамках расследования, передать моему коллеге образцы почерка вашей матери? Письма, записки — что угодно. Кроме того, мне необходимо поговорить с Юлией Михайловной наедине.

Саша беспомощно кивнула. Кошкин, кажется, не хотел, чтобы Саша говорила правду. Он и приехал, наверное, не для того, чтобы ябедничать о ней, как гимназист, — Боже, как глупо было это предположить…