– Красивая. В мать…

Это была неправда. В Ане очень мало что напоминало об Агате, и красота дочки была иной – не такой вызывающей, не такой раскалённой, не навыпуск.

Горло пережала невидимая рука, Иннокентий стиснул зубы и отвернулся.

Славка убрал телефон, сел рядом, задвинув женщину с её баулами. Беззлобно поругался с ней, встал, прошёлся, снова сел. Снова встал и вновь принялся топтать известняковые плитки.

– Тебе надо куда-то? Спешишь?

Славка дернул щекой, неопределенно махнул.

– Если хочешь, иди. Я сяду на автобус.

– Я отцу обещал.

Показалось, что он хочет продолжить фразу или задать вопрос, но Славка не сделал ни того ни другого. Достал телефон, быстро посмотрел на экран – вернее, куда-то сквозь него, на автомате – убрал.

– Зачем вы мужика-то?..

Иннокентий сперва не понял, о чём речь, затем поморщился и отвернулся.

– Не лезь под кожу.

– Дядь… Кеш, – Славка с трудом выговорил это детское обращение, – вы… только помните, где вы. Сейчас никому ни до чего…

– А она добрая?

– В смысле? – Славка остановился.

– Ну… человек добрый? Или… – Иннокентий пожал плечами. – Или как я?

Славка долго молчал, затем открыл рот, будто хотел что-то сказать… зазвонил телефон.

– Да, Серег? – он с явным облегчением приложил к уху сотовый. – Узнал?

Из динамика послышался едва различимый голос. Славка заметно удивился, затем посыпал вопросами. Речь шла о какой-то семье: будто бы дочь втягивала одноклассников в опасные игры и отец с трудом замял жалобы школы.

– Погоди-погоди, ты уверен, что именно на Александру? – уточнил Славка напряженным голосом. Выслушал ответ, кивнул. – Понял. За мной должок, Серёг. Я перезвоню.

Он сбросил вызов, ринулся к выходу из вокзала, но на полпути остановился и полурастерянно-полусердито оглянулся на Иннокентия.

– Иди, если надо. Я сяду на автобус.

Славка переложил телефон из руки в руку, потёр едва намечающуюся лысину.

– Если вы туда не приедете, вы попадёте под нарушение досрочного. Отец уже всё переоформил на Ростов.

Иннокентий кивнул.

– Я сяду на автобус. Только… – Он поднял руки в наручниках.

Славка потряс в руке телефон, затем шагнул к Иннокентию, достал ключ.

– Вы должны там встать на учёт, дядь Кеш. Иначе вас…

Иннокентий прикрыл глаза в знак согласия. Славка покивал несколько раз, точно убеждая самого себя, снял наручники и, отдав билет, пошёл прочь.

Облегчения не наступило. Иннокентий потер руки, встал и сходил в туалет, который был не в самом вокзале, как у всех нормальных людей, а сбоку, за углом.

Вернувшись, он долго разглядывал табло, где высветилось, что рейс перенесен на час. Иннокентий спросил охранника, объявляют ли все посадки, и услышал множество слов, ни одно из которых не было цензурным.

Промолчал.

Где-то внутри, в кишках – Иннокентий сам не мог понять – скреблась тревога. Он терпел её, сколько мог, затем вышел из вокзала и купил пирожков в чебуречной напротив. Отдавая сдачу, кассирша обсчитала его на сотню, и Иннокентий долго, безмолвно смотрел на паскуду-обманщицу, пока та не вернула деньги.

За дегустацией выпечки прошло двадцать минут. Затем ещё полчаса. Волны людей разбивались о кассы и растекались в стороны, затем накатывали новые. Воздух будто тяжелел, и на душе тяжелело.

– Объявляется посадка на рейс Керчь – Ростов-на-Дону, – послышалось из громкоговорителей, и Иннокентий почти услышал в этой фразе слово «Спецконтингент».

Он поднялся и распрямил спину, потянулся. Вышел. В зоне посадки царил его величество ремонт: вместо асфальта лежала щебёнка, а белые решётки, призванные разводить потоки людей, сбились в кучку, точно испугавшись неведомого зверя.