Она наконец прекратила мучить стул и приложила три пальца к виску… опустила.

– Отец! Я говорила?.. Нет, вроде не говорила. Ее… их отец – из ваших.

Станислав нахмурился. Сквозь суету дня пробилась тревога.

– СК?

Галактионова кивнула, повернулась к монитору и перемотала до броска Жени через дорогу. Включила воспроизведение: сёстры, полицейский – все те же лица, те же позы.

– И чего? – не понял Станислав.

– Видишь, куда они смотрят?

Он наклонился к экрану, вгляделся. Сёстры таращились против движения – на что-то за кадром камеры.

– Туда же, куда и ДПС-ник, – объяснила Галактионова. – Вспомни наш разговор с его коллегой. Тот как раз сказал посмотреть на машину следственного комитета.

Женя на видео бросилась через дорогу. Грузовик вильнул, замер.

– Они нас испугались, – догадался наконец Станислав.

Галактионова кивнула и потянулась, чтобы забрать распечатки из замолчавшего принтера.

– Я сам! – Станислав подскочил и, опередив её, вытащил листы. – Значится так… узнай, что сможешь, об их родителях. Кто-где, почему развелись. Как у него на службе. Без официальных. Упрёшься в кого-нибудь – попроси моего отца. Жду тебя… – Он посмотрел на часы и полупрорычал-полупростонал: – Жду завтра.

На ходу запихивая документы в портфель, Станислав пошагал к двери.

– Куда ты? – спросила Галактионова.

– Надо.

– Это секрет какой-то?

Станислав обернулся. В голове у него вновь мелькнуло рассказать ей об дяде Кеше, но лезть в эту петлю не хотелось, как не хотелось и чувствовать себя виноватым и вообще думать о гадкой ситуации. И Станислав – сам не понимая зачем – опять выдал другое, с каким-то вызовом, с издёвкой:

– Что ты на барже своей делала?

– Да… ничего?.. – ответила Галактионова после паузы и неопределённо помахала забинтованной рукой.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Делом займись! – сердито сказал Станислав и вышел.

Сердился он, конечно, не столько на неё, сколько на самого себя.

Сквозь толщу воды солнце казалось не шаром, а ртутной лужицей. Бледная, едва различимая, она дрожала далеко-далеко над головой, а сбоку от нее нависала исполинская корабельная тень. Едва достигнув границы темноты, Иннокентий разворачивался на несколько градусов по компасу, перекладывал в другую руку крюк с тросом и плыл прочь, внимательно разглядывая дно.

Голова слегка кружилась, в ушах стоял непрекращающийся гул. Каждый вдох через трубку отдавался болью – не то в связках, не то в небе.

Слишком долго под водой.

Слишком.

Фонарь выхватил из темноты немецкий бомбардировщик – он едва угадывался под наростами ила и раковин. Сбоку от него что-то сверкнуло, и Иннокентий направился в ту сторону.

Груз? Обычно это были контейнеры 70x30x21, крытые нержавейкой, завёрнутые в водонепроницаемую упаковку. Иннокентий цеплял их крюком, дергал трос, и контрабандный товар весело плыл наверх. Никто в жизни бы не догадался, что это делается под видом прогулки на теплоходе.

Фонарь прорезал придонный мрак и, к удивлению Иннокентия, очертил не ящик, а человека.

Тело парило метрах в шести от поверхности, видимо, достигнув в такой странной точке нулевой плавучести. На голове человека была дыхательная маска, за спиной – темно-зелёные кислородные баллоны.

Иннокентий задвигал отяжелевшими ногами и поспешил вперед и вверх, когда увидел еще одного участника сцены – небольшую акулу. Она кружила вокруг тела, поглядывая холодными, нечеловеческими глазами. Заметив Иннокентия, животное свернуло по широкой дуге, и пришлось выставить в ее сторону руку. В перчатку ударило прохладное рыло. Иннокентий замахал ластами, чтобы удержать равновесие, и направил голову животного вниз, под себя. Акула недовольно вильнула хвостом, но проплыла под ним и скрылась в темноте.