– Никакое знание не стоит безопасности царства.

– Но царство может получить выгоду от его знаний, или вы не согласны? – спросил Аристотель перса.

– Не втягивайте меня в это, умоляю, – сказал Артавазд. – Это меня не касается.

– Если он представляет угрозу для Македонии, его следует немедленно уничтожить, – заявил Аттал.

– Существует лишь ничтожный шанс, что он сможет навредить нам теперь, – сказал Аристотель, – и отличные шансы получить от него пользу для нас.

– Какой угодно шанс, что он навредит нам, слишком велик, – возразил Аттал. – Вы, философы, можете себе позволить быть снисходительными к интересным странникам. Но если они несут с собой несчастье, это на нас, бедных солдат, падет вся тяжесть последствий. Разве не так, Артабаз?

– Я сделал, что вы просили, и больше не скажу ни слова, – ответил Артавазд. – Я всего лишь простой персидский вельможа, который не понимает ваших греческих тонкостей.

– Я могу увеличить мощь ваших армий, генерал! – прокричал я Атталу.

– Несомненно, но также ясно, что ты можешь обратить людей в камень заклинаниями, как делала Медуза Горгона одним только взглядом.

Он вытащил меч и большим пальцем попробовал его остроту.

– Ты истребишь его из простого суеферия! – взвыл Аристотель, заламывая руки. – Позволь хотя бы судить об этом царю.

– Не суеверие, – сказал Аттал, – убийство. – Он указал на мертвого солдата.

– Я прибыл из другого мира! Из другой эпохи! – завопил я, но Аттал не дал себя отвлечь.

– Покончим с этим, – сказал он. – Люди, поставьте его на колени. Возьми мой меч, Главк; я слишком слаб, чтобы поднять его над головой. Теперь склони голову, дорогой мой варвар, и…

В середине фразы Аттала он, и все другие, и все окружение исчезли. Опять пришла острая боль и чувство, что меня запустили из огромной катапульты…

Я очнулся лежащим в прелых листьях, окруженный со всех сторон жемчужно-серыми стволами тополей. От свежего ветерка тополиная листва трепетала, показывая свою серебряную изнанку. Для человека в одних сандалиях и носках было слишком холодно.

Меня выбросило в год 1981-й по календарю моего мира, откуда я и отправился. Но где я? Я должен быть около Брукхейвенских национальных лабораторий в гораздо лучшем супернаучном мире. Однако никаких признаков супернауки здесь не наблюдалось; ничего, кроме тополей.

Я поднялся, кряхтя, и осмотрелся. Я был весь в ссадинах и синяках, из носа и изо рта сочилась кровь.

Единственное, по чему я мог бы сориентироваться, был гул отдаленного прибоя. Дрожа от холода, я поковылял на этот звук. После нескольких сотен шагов я вышел из леса на пляж. Это могло быть побережье Сьюанаки, или Лонг-Айленда, как мы его называли, но точнее сказать я бы не смог. Никаких следов человеческой жизни; только линия пляжа, изгибаясь, уходила вдаль и исчезала за мысом, с рощей тополей по одну сторону и океаном – по другую.

Что случилось? – гадал я. Неужели из-за моего вмешательства наука развивалась так быстро, что человечество уже истребило себя научными вооружениями? Мыслители в моем мире были озабочены такой возможностью, но я никогда не принимал ее всерьез.

Начинался дождь. В отчаянии я бросился на песок и принялся молотить по нему кулаками. Возможно, я снова потерял сознание.

В любом случае, очнувшись, я услышал знакомый теперь топот копыт. Когда я поднял взгляд, прямо перед собой я увидел всадника. Песок скрадывал звук лошадиных копыт, пока он не оказался совсем близко.

Я в изумлении моргнул. На мгновение я подумал, что все еще нахожусь в античных временах. Всадник выглядел воином, с оружием и в доспехах, похожих на античные. Сначала мне показалось, что на нем шлем классического эллинского типа. Когда он приблизился, я понял, что это не совсем так, поскольку гребень на шлеме был сделан из перьев, а не из конского волоса. Пластины, защищающие нос и щеки, скрывали большую часть лица, но было видно, что человек темнокожий и безбородый. На нем была кольчужная рубаха, длинные кожаные штаны и низкие туфли. Он был вооружен луком и маленьким щитом, притороченными к седлу, а за спиной его на перевязи висело небольшое копье. Я понял, что это не древние времена, потому что всадник сидел в большом, хорошо выделанном седле со стременами.