Но за 100 000 лет до нашей эры, плюс-минус, действия экспедиций теряются в потоке времени до начала человеческой истории. При том, если отрезок времени в прошлом был использован – скажем, январь в миллионном году до нашей эры, – вы не сможете отправить в этот отрезок новую экспедицию. Опять парадоксы.

Хотя профессора это не беспокоит. С миллионом лет в запасе у него еще не скоро закончатся эпохи.

Еще одно ограничение машины – размер. По техническим причинам Прохазка построил камеру перехода такого размера, что вмещаются только четыре человека с их снаряжением и оператор камеры. Партии побольше приходилось отправлять эстафетами. Это означает, видите ли, что непрактично брать с собой джипы, катера, самолеты и другие самоходные аппараты.

С другой стороны, раз уж вы собираетесь в периоды, где людей еще нет, невозможно созвать сотню местных носильщиков, чтобы они шли за вами с поклажей на головах. Так что обычно мы берем несколько ослов – бурро, как они их здесь называют. Большинство периодов располагают достаточным количеством природного фуража, так что можно отправляться куда захотите.

Как я уже упоминал, у каждого были свои собственные идеи, как использовать машину. Ученые смотрели свысока на нас, охотников, и говорили, что это преступление – разбазаривать время работы машины в угоду нашим садистическим развлечениям.

Тогда мы применили другой подход. Машина стоит кругленькую сумму: тридцать миллионов. Понятно, что они пришли из фонда Рокфеллера и ему подобных, но это только первичные затраты, не считая стоимости эксплуатации. И эта штука использует невероятное количество энергии. Большинство научных проектов, хотя и довольно перспективных, висели на волоске, если говорить о финансах.

Так вот, мы, проводники, угождали людям с деньгами – виду, представителями которого Америка, похоже, была неплохо упакована. Без обид, старина. Многие из них могли позволить себе высокую плату за проход в прошлое через машину времени. А мы, таким образом, помогали финансировать использование машины в научных целях, при условии, что будем получать честную долю ее времени. В итоге проводники образовали синдикат из восьми членов, включая партнерство Риверз-Айяр, среди которых распределялось машинное время.

Бизнес у нас задался с самого начала. Наши жены – Раджи и моя – одно время бунтовали. Они-то надеялись, что после того, как крупная дичь в наше время повывелась, им больше не придется делить нас со львами и прочими тварями – вы же знаете женщин! На самом деле охота не так уж опасна, если не высовываться и соблюдать предосторожности.

В пятой экспедиции нам пришлось нянчиться с двумя сахибами; оба американцы за тридцать, оба физически крепкие, и оба предприимчивые. Во всех остальных отношениях они были разными, насколько это возможно.

Кортни Джеймс был из тех, кого вы, ребята, зовете плейбоем: богатый молодой человек из Нью-Йорка, который всегда получал что хотел и не видел причин, почему такой приятный уклад жизни мог бы измениться. Здоровый парень, почти такой же большой, как я; симпатичный, даже румяный, но начинающий заплывать жирком. Он уже добрался до четвертой жены, и, когда он появился в офисе с блондинистой девкой, у которой на лбу было написано «модель», я предположил, что это и есть миссис Джеймс номер четыре.

– Мисс Бартрам, – поправила она меня, смущенно хихикнув.

– Она мне не жена, – объяснил Джеймс. – Жена в Мексике, я думаю, подает на развод. Но вот Банни хотела бы поехать вместе…

– Простите, – сказал я, – мы не берем дам. Во всяком случае, не в поздний мезозой.