– Оглашенная! – погрозив вслед кулаком, крикнула баба.

Девка вбежала на двор воеводы Авдеева и выпалила:

– Едут! Едут! До мельницы уж доехали!

Через четверть часа показался и поезд. Впереди верховые стрельцы, не меньше дюжины, за ними возок, четвернёй запряжённый, позади ещё два возка. И четверо верховых замыкали процессию. На двор заехали. Из переднего возка вышел царь. Ни с кем его не спутаешь – высокий, худой, в платье немецкого покроя, гладко выбритый.

Всё семейство Авдеевых стояло перед крыльцом – жена воеводы Марфа Тимофеевна, старший сын Петруша, две его сестрёнки-отроковицы, два брата пяти и семи лет и сам Антип Прохорович, тоже в немецком кафтане, на Троицу купленном, но ни разу ещё не надёванном. Все в пояс поклонились государю. Марфа Тимофеевна на вышитом рушнике держала каравай только что испечённого хлеба и деревянную расписную солонку. Поднесла государю.

С царём на воронежскую верфь ехали два англичанина, Джон Ден и Осип Най. При них был толмач, но царь Пётр и сам разговаривал с ними «по-аглицки». Англичане же, в свою очередь, пытались овладеть русским языком, ведь им предстояло руководить рабочими при постройке кораблей.

Гостей разместили в палатах, после чего пригласили трапезничать, отведать угощения, какие бог послал. А послал бог и студень, и уху, и кашу тыквенную, и икру осетровую, и гусей жареных, и кур, и порося запечённого, и яблоки мочёные. Антип Прохорович сам резал хлеб и раздавал гостям. Пили медовуху и вино заморское, произнося здравицы царю и иноземцам да хозяину с хозяюшкой. И за праздник пили, за Покрова Богородицы.

После трапезы холопы убрали со стола, но гости не расходились, курили трубки и вели неспешную беседу о том, какая великая страна Русь.

– Вот построим флот, – говорил государь, – Азов отвоюем. И басурман из Крыма прогоним, и торговать легче станет и с Европой, и с Индией…

И все головами кивали, соглашались с царём. А царь посмотрел на Петрушу.

– Добрый сынок у тебя, воевода. Как звать?

– Петрушей, – ответил Антип Прохорович.

– Ишь ты, тёзка, значит! А годков сколько?

– Семнадцать, – снова ответил воевода.

– Да не с тобой говорю я, – рассердился царь. – У сынка твоего языка, что ль, нету? А ну, Петруша, подойди-ка сюда! Да не тушуйся, не съем я тебя.

Петруша подошёл к царю, поклонился.

– Да неча поклоны бить. А ну, повернись-ка! Смотри-ка, верста коломенская, повыше царя небось будешь. Давай-ка померимся.

Царь поднялся. Встали они с Петрушей спина к спине.

– Ну, как? – спросил государь.

– Вровень, ваше величество! – заверила Марфа Тимофеевна, гордая за сына.

– А сила как? Есть сила в руках-то? А ну-ка, сядь.

Царь указал на стул. Они сели на угол стола друг против друга, положили локти на столешницу, сцепились руками. Напряглись мышцы, надулись вены, глаза покраснели у обоих. Клонилась рука Петруши, но он не сдавался. Силился одолеть царя, хоть и боязно было. А ну как рассердится царь, проигравши? Пять минут силились, но так никто другого и не одолел.

– Ничья! – произнёс государь, отпуская руку. – Силён, мерзавец!

И похлопал Петрушу по плечу.

– Такие люди нужны нам на флоте, не правда ль, камрады? – обратился он к англичанам.

Те закивали головами:

– О, йес!

– А сделаю-ка я его капитаном! Ты как, Петруша? Согласен?

Парень пожал плечами.

– Что жмёшься, как девица красная? Отвечай царю!

– Согласен, – набравшись храбрости, ответил Петруша.

– Ну вот и славно!

– Да куда ему в капитаны! – всплеснула руками Марфа Тимофеевна. – Молод ещё!

– В самый раз! – отрезал царь. – Я в его годы уже государством править начал. Нешто кораблём управлять труднее?