— Можешь?

Глафа не ответила. Собрала пустую глиняную миску и стакан, попятилась к выходу, но Лада перехватила руку девушки и снова принялась увещевать:

— Пожалуйста, Глафирочка, ну что тебе стоит! Я ленту подарю, смотри, мне её барыня отдала, а я тебе подарю.

Распутала косу и протянула служанке голубую ленту.

— Вот её покажи тому, кому скажу. И твоя станет. Возьми. Просто передай, что я здесь, — тут Лада осеклась, соображая, как же глухонемая передать послание сможет, но потом решила, что как-нибудь сладит. В деревне знают, кто такая Глафа, откуда она, а Богдан, должно быть, уже догадался, что с Ладой беда приключилась.

Она всё переживала, что любимый, не найдя вчера Ладу под ивой в условленный час, отправится в поместье её разыскивать. Впрочем, она утешала себя тем, что такое случалось уже. Лада иногда не могла явиться в место встречи, Богдан знал о том, но один день, положим, он бы пропустил, а второй? Нет, сегодня точно стерпеть не сможет!

Лада переживала за Богдана больше, чем за свою судьбу.

За себя что печалиться? Барыня посерчает да смилостивится, приказчик Тихон сам всё слышал, он поймёт, что она никак не может быть ему женой. А если нет, то она сама ему откажет. Приказчик — человек вольный, а она крепостная, но Тихон вхож к барину, доверием его пользуется, может, попросить за неё, чтобы разрешили Ладе и отцу выкупиться.

Да и что приказчику пользы от такой жены? Она моложе Тихона на много лет, а на сколько много, Лада не ведала, но привыкла считать приказчика человеком солидным. Почти ровесником отца. И в делах приказчьих не ведает, не интересуется, Тихону домовитая нужна, вдовая. Так её отец рассуждал, так и она мыслила.

А своей мысли на сей счёт Лада не имела. Все помыслы Богдану были отданы, как и сердце, и вся она стремилась душой к возлюбленному.

— Молю тебя Христом Богом. Подсоби! Просто покажи ленту, дай весть, что я здесь в беде. Пусть к отцу моему сходит, они что-нибудь придумают, к отцу Дионисию за советом придут.

Лада заметила, что пока она говорила, Глафа вытащила ленту из её рук и уже была такова, не забыв, однако, запереть крепко дверь чулана.

Настроение заметно прибавилось, всё случившееся теперь, когда Лада нашла способ передать весть Богдану, казалось почти избытым. Прожитым, пережитым, из тех событий, что как гроза летняя проходит без следа, и уже через час светит солнце.

Бывают такие минуты, когда молишься, а Лада умела молится искренне, с надеждой на скорое чудо, словно дитя малое, без малейших сомнений в скором исполнении просимого, и с каждым часом на душе становится спокойнее.

Так продержалась она до вечера, но в этот раз еду принесла не Глафа, а другая горничная. С небрежной косой, в грязном переднике она еле взглянула на Ладу, но выходить не спешила.

— Что слышно в доме? — спросила заключённая, полагая, что эта не прочь завязать разговор. Кажется, это дочь старой Матрёны, приживалки и богомолицы.

— Свадьбу тебе готовят, барыня приказала платье шить, усадила трёх мастериц, чтобы поспели к сроку, — в голосе горничной слышала плохо скрываемая зависть. — Завтра мерить придут, ты уж, это, благодари, барыня на тебя сердиться изволят, да и поделом!

Лада поняла, почему горничная заговорила: с одной стороны, хотела насладиться унижением чистенькой девки из доверенного круга хозяйки, с другой, понимала, что грубить в открытую опасно, скоро Лада станет женой приказчика, вольной, стало быть, да ещё при таком муже!

Сообразить что-либо Лада не успела, в душе грелась надежда, что Богдан ещё не успел спасти её, скоро они с отцом Дионисием придут просить барина, тот священнику не откажет.