– Как это – «я»? Как я мог определить какую-то сущность?

– Потому что ты – сексуальный маньяк.

– Я?!

Иван Иваныч был ошарашен. Он твёрдо знал себе цену. Истинную. И не сомневался, что она находится на противоположном конце шкалы мужественности.

– Только бракованный, – добавил голос. – Сломанный экземпляр. Сбой программы, как сказал бы твой друг Мордор.

– Он мне не друг, – только и смог сказать Иван Иваныч.

– Не отвлекайся! В момент диффузии происходит положительно эмоциональный выброс запредельной концентрации, побочный эффект, так сказать. Какой-нибудь учёный, окажись он в эпицентре, мог бы испытать эйфорию от нового открытия, композитор – разом создать гениальную симфонию, ну и так далее. Усёк? Но нам попался ты и чуть всё не испортил, возжелав амброзии и реализации своих тайных мечтаний. Но у тебя ещё есть шанс всё исправить.

Иван Иваныч не мог взять в толк, почему он стоит на месте и слушает какую-то ахинею. Но когда он попробовал дать дёру, ничего не получилось. Оказалось, что он совсем не чувствует своих ног.

– Не суетись и внимай! – строго приказал голос.

И привычный к послушанию Иван Иваныч смирился и затих. А голос всё звучал и звучал. И хоть всё говорилось на чистейшем русском и даже с некоторыми вульгаризмами (для доходчивости, видимо), общий смысл всё равно ускользал от слушателя. Получалось что-то несусветное: неведомо где возник пролом неведомо какого пространства, и оттуда истекает какая-то энергия, и это плохо. Для мира Ивана Иваныча это тоже плохо, поскольку модулирует отрицательную когерентность, что, в свою очередь, чревато уж совсем нехорошими последствиями. И единственной подходящей по калибру затычкой возникшего пролома является он, Почкин Иван Иваныч.

– И вот когда эти три половинки войдут в резонанс… – бубнил голос.

– Две, – нерешительно поправил Иван Иваныч.

– Что – «две»?

– Половинки.

– А я говорю, три.

– Трёх половинок не бывает!

На сей раз голос прозвучал расстроенно:

– Ты так ничего и не понял!..

А Иван Иваныч был огорчён другим: ему отводилась функция какой-то затычки. Это было унизительно и страшно. А как же Тамара, дети?.. Впрочем, он тут же вспомнил, что детей у него нет. Но менее страшно от этого не стало.

Голос между тем сменил тактику. Во-первых, он признал, что термин «затычка» был применён им неаккуратно и не раскрывает в полной мере высокой социальной значимости описываемой функции. Да и задача-то совсем нетрудная: в нужный момент собрать в пучок весь потенциал своего разума и на некоторое время представить себе самое светлое, чистое, доброе, ну и всё такое, что только можно представить. И возникшая химия явится триггером необходимой реакции восстановления. И всё станет тип-топ и абгемахт.

– А можно вместо меня немного подумает о чистом и светлом кто-нибудь другой? – робко спросил Иван Иваныч. – Какой-нибудь учёный или композитор?

– Нет! – решительно пресёк попытку дезертирства голос. – Только ты!

Почкин пригорюнился было, но голос не позволил ему долго предаваться этому занятию.

– Теперь – важное, но не главное. Имей в виду, что миры восстановятся в прежнем формате, но со смещением на величину твоего воздействия.

– А это больно? – тревожно спросил Иван Иваныч.

– Дурачок! – ласково произнёс голос, от которого на сей раз все внутренности Почкина сладко завибрировали. Но голос тут же спохватился и дальше уже совсем ровно продолжил:

– Субъект влияния в процессе трисекции невольно генерирует некие коды, запускающие изменения миров. Это побочный эффект, так сказать. Проще говоря, может исполниться какое-нибудь твоё желание.