Князь и воевода вышли, оставив Луку наедине с мертвецом.

— Как же тебя называть, коли ты мне больше не отец? Батом? А может, колдуном? Колдун Бат, — задумался он. — Древний род колдунов… Ролан Гурун. Какое необычное имя. Всю жизнь прожил Лукой и вдруг Роланом оказался. М-да, неисповедимы пути Господни. Ты еще что-то про дар говорил… Нет во мне никакого дара: простой человек, обычный вояка.

Он встал и начал собирать вещи Бата, продолжая вести с ним неспешную беседу:

— Знаешь, а я чувствовал, что ты мне чужой. Сердце подсказывало… А за деньги – спасибо! Знаю, много ты накопил, мне на всю жизнь хватит. Так может и не ходить никуда? Гуруны, небось, про меня уже и не помнят. Продолжу службу в дружине, а когда в старшую перейду, то женюсь и детишек наделаю… Не нужен мне ни дар, ни колдуны. Останусь дома жить. А если, они снова к нам сунутся, то отпор мы сможем дать.

Он сложил вещи Бата и вновь вернулся на лавку. Чернь, насланная ведьмой, не просто убивала, а пожирала. Глаза и нос колдуна провалились, в щеке образовалась дыра, сквозь которую были видны зубы.

— Да-а, прав князь, тебя надо скорее похоронить. Пока есть, что хоронить. До нашего кладбища все равно не довезем.

Ткань, закрывающая вход в палатку, откинулась и показался Федя.

— Ты еще здесь? — шепотом спросил он. — Иди отдохни и поешь.

Лука горестно вздохнул, поправил амулет на груди ненастоящего отца, вышел и осмотрелся. Яркое полуденное солнце слепило глаза. Отдохнувшие дружинники готовились в обратный путь. Погибшие юноши лежали на телеге, закутанные белые простыни. Правда, теперь их насквозь пропитывала кровь.

Лука сел подальше от жаркого костра и принялся есть горячую кашу с мясом. Мысли путались от переживаний и бессонной ночи. Он никого не убил, только руку отрубил, но тяжелое чувство вины и жалости навалилось камнем на сердце.

«Если бы не я, то он убил бы князя. Я спас князя. Это мой долг», — попытался он внушить себе.

— Отца твоего жалко, — сказал Федя и сел рядом. — Кто же нас от ведьм этих защищать будет? Даже не представляю, как тебе тяжело, — он похлопал Луку по плечу. — Ты поплачь, не держи в себе.

Лука, конечно, жалел Бата, но чувство горя и безысходности у него не появилось. Будто умер не его отец, а у соседа. Жалко, но жить можно.

— Ты теперь круглый сирота, — продолжал Федя все тем же упавшим голосом. — У меня хоть братья и сестры есть, когда родители умрут – один не останусь. А у тебя никого. Бедный ты, бедный.

— Ты пришел меня поддержать или сильнее в скорбь загнать? — спросил юноша набитым ртом. — Иди лучше помоги собраться. Надеюсь, Захар разрешит нам кольчуги не надевать.

Через час все стояли на небольшом пригорке со скорбно опущенными головами. Князь читал молитву над завернутым в саван колдуном Батом, а Лука пытался вспомнить моменты из жизни, когда чувствовал, что Бат его отец. Вспомнил лишь один. Очередной наставник решил научить плавать и бросил его шестилетнего посреди глубокого озера. Сколько Лука не трепыхался, выплыть не мог, и пошел ко дну. Вдруг неведомая сила подхватила, подняла из воды и понесла к берегу, к тому самому месту, где стоял Бат. Он помог Луке подняться, приобнял и с таким отборным матом накинулся на нерадивого наставника, какого юноша и на базаре ни разу не слышал.

Когда князь закончил читать погребальные молитвы, Лука опустился на колено и прошептал:

— Я прощаю тебя… И ты меня прости.

Тело аккуратно опустили на дно глубокой могилы, засыпали землей и поставили крест. Дружинники по очереди прикоснулись к кресту и вернулись в лагерь. Вскоре дружина князя Игоря с ним во главе уже шагала в сторону главного города княжества.