– Милость Триединого, какая же красота, – воскликнула Прасковья, глядя на этот необычный листопад. Потом, повернувшись ко мне всем телом и, взяв за руки, сказала: – Не знаю, как выразить тебе свою признательность за то, что позвала меня сюда. Вряд ли когда я решилась бы уехать из деревни. То судилище, что устроили мне коллеги, сильно подкосило мою веру в себя, в свои знания и убеждения. Потому и забилась в глухой угол подальше от прошлой жизни. Хоть твои рассказы о… – Прасковья покосилась на спину Башара и перешла на а́нглицкий, – о другом мире, о вашей науке и достижениях подтвердили многие мои догадки, но доказательством моей правоты являться не могут. Не стану я ради своего благополучия тобой рисковать. С папенькой, опять же, твоим… кто знает, сколько бы он ещё мне голову морочил. А так одним шагом через портал жизнь изменила. Пусть я не юная барышня, а старая дева, но жизнь-то еще не закончилась.  

– Да какая ты старая? – легко боднула я подругу головой – руки мои она по-прежнему крепко сжимала своими сильными ладошками. – Сколько тебе? Тридцать шесть? Только-только расцвела, а с учётом того, что магичка, даже до зрелости не добралась. Неужели на примере с коллегами не поняла ещё, что многие утверждения устарели, а то и изначально ложными были.

Прасковья внимательно смотрела мне в лицо, желая понять, правду ли я говорю или насмешничаю. Было видно, как хотелось ей верить моим словам, но болезненный опыт пока не давал ей такой возможности. Как же я её понимаю. Сама такая… была в прошлой жизни.

– Рыбачий, – вдруг сказал наш возница и остановил повозку, чтобы мы могли осмотреться.

Не знаю, кто прокладывал дороги по полуострову, но были это люди с развитым чувством прекрасного. Об этом говорило множество смотровых площадок, откуда путешественники могли любоваться невероятными пейзажами.

Вот и сейчас Башар предложил нам такую возможность. Дорога, вырвавшись из узкого ущелья, делала резкий поворот, после чего начинался затяжной пологий спуск до самого посёлка. С площадки хорошо просматривалось море, посёлок на берегу бухты и множество разновеликих лодок.

Отчего-то в памяти зазвучало:

 «Шаланды, полные кефали,

   В Одессу Костя привозил,

   И все биндюжники вставали,

   Когда в пивную он входил».

Где те одесские пивные с биндюжниками и где я, – едва-едва удержала вздох и пошла к повозке.

– Поехали, купим кефали.

Порт, пусть он даже рыбачий и в маленьком посёлке, всегда порт. Сколько всего непонятного попадается на глаза и под ноги. Только и успевай поднимать юбки, перешагивая толстые верёвки, удерживающие баркасы у причала, доски, что служат сходнями, обходи и уворачивайся от сетей, развешанных на просушку и починку. Только от запаха не увернёшься и не обойдёшь его. Крепкий специфичный запах рыбного порта.

– Слушай, чего нас сюда понесло? – ворчала Прасковья, идя за мной. – Купили бы рыбу в лавке.

– Нам мало купить, надо о регулярной поставке договориться, – в который раз объясняла я. – Чтобы свежайшую доставляли прямо в нашу бухту, а не ездить за семь вёрст киселя хлебать.

Подруга резко остановилась, дёрнув меня за руку:

– Как ты сказала? Киселя за семь вёрст? Как это? – она с искренним непониманием смотрела на меня, ожидая объяснения, а я с ужасом смотрела ей за спину.

Пирамида в три человеческих роста, выложенная из пустых бочек, которую мы только что миновали, начала крениться. Пока ещё медленно, но угол наклона был уже заметен. Упадут бочки прямо на группу рыбаков, разбирающих сети и сидевших спиной к падающей пирамиде.