Глафира, слушая мои рассуждения, только умильно улыбалась и кивала. Пользуясь её благостным настроением, я решилась задать вопрос, возникший вечером.

– Ба, а ты с папенькой переписываешься? Какие новости в Калиновке?

Княгиня опустила вязание на колени, посмотрела в окно. Пейзаж был грустный. Ветер трепал мокрые сосновые ветви, по газону яркими пятнами метались жёлтые листья, волны, набегая на берег, облизывали кромку пляжа.

Я уже пожалела о своём вопросе, но Глафира ответила:

– Редко, но переписываемся. Недавно Петруша благословения просил на брак с Марфой. Весной у тебя брат или сестра появится.

– Дела… – я плюхнулась на диван. – Получается, Тимка мне теперь сводным братом будет?

– Получается, так… – бабушка вздохнула.

Явно не такую жену видела она рядом с сыном. Марфа хоть и хорошая женщина, но крестьянка безродная и безграмотная, а Петруша княжий титул наследовал. Не будь его злоключений с арестом и тюрьмой,  высочайшим соизволением могли запрет на такой брак наложить. Мало ли байстрюков великих родов на земле великорусской. Одним больше… А без титула женись на ком хочешь, узаконивай грех внебрачного сожительства.

– Прасковья знает? – подумала я о подруге. Отболело или не напоминать, чтобы лишний раз рану не бередить?

– Знает. В Ялде я это письмо получила. Прочитала, охнула, за сердце схватилась. Пока она вокруг меня крутилась, я и… Эх, язык мой – враг мой. Только Прасковьюшка и вида не подала, что задела её эта новость. Отмахнулась, что всё к тому и шло, но на утро глазки красные были.  

– Дела… – повторила я, глядя на тоскливый пейзаж за окном.

6. Глава 6

Отчего-то думала, что мулы чуть больше осликов, ан нет. Ростом полноценная коняшка, как мама, а вот уши длинные, бархатные – от папы. Не являясь специалистом ни в коневодстве, ни в ословодстве, других признаков сходства и различия не увидела.

– Почему мул? – спросила Абяза, провожавшего нас до повозки.

Его старший сын Башар уже занял место возчика в повозке, но парень больше отмалчивался – то ли оттого, что плохо говорил по-русски, то ли от природной стеснительности.  Вряд ли я вообще когда слышала его голос.  

–  А почему нет? Ослы умны и неприхотливы, но сил у них мало, лошади сильные, но на горных дорогах часто ноги ломают, а мулы и умны, и сильны, и по камням ходят аккуратно. В еде непривередливы, как козы – хоть траву, хоть овёс, хоть ветки есть будут с удовольствием. Тут многие мулов держат, сами скоро увидите. – Завершив рассказ, управляющий помог нам с Прасковьей забраться в повозку и по-доброму напутствовал: – Храни вас Всевышний, барышни.

За ночь под ветром, дующим вдоль лощины, по которой проходила дорога, земля и камни немного просохли. Луж почти не было, колею повозками разбить не успели, поэтому поездка не была утомительной, и грязью, летевшей с колёс, нас не забрызгало.

Ехали молча. Помня, как вчера, пусть и нечаянно, но радикально испортила настроение Глафире, тему новостей из Калиновки поднимать не стала. О результатах экспериментов подругу на ходу спрашивать не стоило. Или отмахнётся – в двух словах не скажешь – или, напротив, ухватив за локоть, примется рассказывать о сомнениях и неудачных результатах.

Больше актуальных тем, требующих срочного обсуждения, не было. Вот и молчали, рассматривая окрестности.

Лощина была узкой. По обе стороны стенами возвышались скалы, на вершинах которых рос лес. Ветер, тревожащий невидимые из повозки деревья, срывал с них листья, отправляя в свободный полёт. Кругляши с длинными черешками пропеллерами цвета яркого золота планировали на повозку, дорогу и узкую обочину. Казалось, что падают они прямо с неба.