Живём!

Попросила, чтобы опекунша пересадила меня к столу. Стол у окна, и свет, пусть и из матовых квадратиков, но получше, чем в моём углу. Лежать уже невмочь, да и помогу – вот хоть траву перебрать.

Пока Глафира мыла и чистила овощи – свёклу не режь, мы её на ночь в печь в угли закопаем, а утром салат сделаем, – я на три кучки раскладывала дары пацанского спора. Больше всего было крапивы. Чуток черемши и несколько десятков мелких и жутко кислых листиков щавеля.

– Вот это, – я отодвинула черемшу, – мы завтра с печёной свёклой порежем, посолим, заправим – постное масло есть? – вот маслицем и заправим. Из этого, – я смешала в одну кучу щавель и часть крапивы, – щи сварим. А из оставшейся крапивы отвар сделаем и волосы прополощем после мытья.

Женщина опустила нож, уставилась на меня непонимающим скорбным взглядом и жалобно спросила:

– Роксаночка, детка, откуда ты всё это знаешь?  

Глядя самым честным и светлым взглядом, что могла изобразить, я твёрдо ответила:

– Я не знаю, бабушка. Оно само в голове появляется. Будто кто-то свыше советует, как лучше сделать.

– Может, так и есть… – вновь взялась за овощи Глафира. – Не оставил нас Господь без поддержки и послал доброго ангела сиротам. А кто как невинная детская душа его услышит? Я всё сделаю, как ты скажешь, Ксаночка. 

– Ба, а меня чему учили? – спросила я, наблюдая, как Глафира моет посуду после обеда.

Глаза бы на такое мытьё не смотрели, но терплю молча. Не в моём положении роптать. Было бы моему тельцу хотя бы лет десять-двенадцать… Сил бы побольше и рост повыше – могла бы многое по дому сама делать. Но и за это, данное свыше, спасибо. Подрасту и буду делать по-своему.

А вот обед удался. Под моим пошаговым руководством суп получился на удивление вкусный. Жаль, сметанки нет, но и так хорошо было. Яйцами забили, молоком забелили – вот и стала похлёбка непостная, а вполне себе сытая.

– Читать учили, считать… Гувернантка у тебя была, мадам Жюли, ты с ней по-французски лопотала. Так забавно… – женщина тепло улыбнулась, но, вспомнив о моей болезни, вздохнула. – Жаль, что забыла всё.

– Почему всё? Счёт помню. Должно быть, и читать могу, надо проверить. – Я с надеждой посмотрела на Глафиру. – Может, у нас книга какая есть?

Неопределённое пожатие плечами и тревожный взгляд в сторону сундука, стоящего у дальней стены комнаты. Монстр! Настоящий монстр. Высотой, должно быть, не меньше метра и в длину около полутора. Массивные гнутые ручки, углы фигурными пластинами окованы, шляпки гвоздей узором замысловатым по стенкам пущены. На крышку набросано какое-то тряпье. Как бы не то, на котором я очнулась. Короче, жуть.

– Скажи, бабушка, сама-то ты где спишь? – спросила я, круто сменив тему.

– Так там и сплю, – женщина кивнула на сундук. – Где ещё-то?

– Неправильно это, – с ворчливым неодобрением сказала я. – Плохо тебе там, не высыпаешься, днем ходишь как в тумане. Ты же там ни ноги вытянуть не можешь, ни повернуться толком. Давай местами меняться. Я маленькая, мне и на сундуке хорошо будет, а ты на лежанке с этой ночи спать будешь.

– Ксаночка, да ты на сундук и не залезешь – высокий он, – начала отговариваться Глафира.

– На лежанку ты меня поднимаешь пока. А там, как сама пойду, подставим что-то… да хоть чурбачок какой, вот и буду птичкой залетать, – состроила я умильную мордаху.

Здоровьем опекунши я была обеспокоена искренне. Не доведи бог, помрёт бабушка, куда дитятко денут? Явно, что в приют. А там я вряд ли смогу реализовать планы по возвращению потерянного: княжеского титула, родового поместья, благосостояния и положения в обществе. Хотя последнее меня вовсе не тревожит, но время такое… обязывает.