Когда с уборкой закончили, я попросила убиральщицу подождать и пошла советоваться со старшей и более опытной Алэйн – как лично я могу отблагодарить эту работящую и послушную женщину?

- Жером заплатил ей, а что еще? – удивилась она, - ну… подарите ей свою косынку. 

- Ту, которая…? – осторожно уточнила я.

- Ну да – шмальтовая… в старом сундуке. 

   В углу моей комнаты и правда стояло два сундука.  В одном из них - с обносками, и обнаружилась совсем целая и только слегка застиранная косынка шмальтового (смальтового, голубого) цвета.  Остальное тряпьё я потом тоже пустила в ход или рассчиталась им со швеёй.

   В новом сундуке тоже кое-что было.  Захлопнув его, я уселась сверху и задумалась… о том, что может Жером не совсем и крохобор и экономит разумно - дю Белли нищие.  Или покойный муж совсем не любил Маритт.

   Астор дю Белли явился только через год и не из-за весточки Жерома – она не дошла.  Он узнал о смерти брата, когда в Новую Францию прибыл очередной корабль, на котором оказался кто-то из его знакомых.

   Этот год я запомнила отдельными, более-менее яркими урывками.  В основном, время ползло ровно и скучно, даже книжки здесь оказались нечитабельными. Но это тоскливое затишье дало возможность успокоиться и привыкнуть.  Да и совсем без дела я не сидела – помогала женщинам по дому и на грядках, подтянула личную гигиену до уровня своих привычек.  Соорудила специальный  гигиенический пояс, подмышники для защиты платьев от пота… Постепенно привыкла к длинному подолу и отсутствию панталон, к не совсем удобной обуви...

   Состояние медицины в это время я четко себе представляла, и за что всерьез боялась, так это за свои зубы.  Но зубной щеткой Маритт из свиной щетины пользоваться не рискнула, поэтому чистила их тряпочкой с зубным порошком.  Понятно - выяснив вначале его состав.  Оказалось, ничего страшного - белая глина, соль, березовый уголь, сода и сухая мята.

   И с купанием не было проблем – летом мы втроем уходили на тихий речной затон, а когда опять похолодало, каждый раз, когда готовилась еда, рядом в котелке грелась и вода тоже. 

   Очень скоро я хорошо уже знала обеих служанок – Берзе была шустрой, упрямой, хорошо готовила и пела. Высокая и грубоватая на вид Алэйн оказалась доброй и по-старчески слезливой и запросто могла всплакнуть по любому поводу – и хорошему, и плохому.  Так и выяснилось, что настоящая Маритт утонула…  Когда я подошла к речке первый раз, старушка схватила меня за руку, затряслась и захныкала:

-  Ох, мадам… вы же не станете снова? И что на вас нашло?  Из окошка да в холодную воду!  Если б не Жером…

-  Не помыться прыгала – точно… - растерялась я, а потом погладила её по руке, - не бойся, больше нет причин делать глупости, так же?

-  Нету, мадам… теперь вы сама по себе, да надолго ли?  Что еще тот – второй, надумает? – и прикрыла рот рукой, - ой, что я старая?  Еще накличу.

   И дальше только мотала головой.  Раскрутить ее на дополнительную информацию получилось чуть позже.   Я понимала, что делать это нужно грамотно, служанки может и были простоваты, но дурами точно не были.  И я подбирала слова, строила фразы, хитрила… чувствуя себя какой-то Матой Хари или Штирлицем в шестом управлении РСХА.

   Когда, уже искупавшись, мы сушили на себе рубашки, подставляясь солнышку, я все думала...  На тот момент знала уже, что окна тут не открываются, а выставляются полностью. И уже понимала причину опасливых взглядов в ответ на мои просьбы открыть окно. Но как случилось, что Маритт сиганула в него?  Тяжелую остеклённую раму одной женщине не выставить даже в состоянии аффекта.