– Смотрите! Как она рисуется! – заметила Розмари.

– И впрямь, – ответил Ретт.

Морда у старого самца была вся в шрамах, он осторожно ступал на одну из передних лап, как будто ему отрезало пальцы капканом.

Маленькая Мэг закричала:

– Ой, какая хорошенькая!

– Да, дорогуша, – отозвался дядя. – И вон тот парень тоже так думает.

– Это ее муж, дядя Ретт?

– Он хочет на ней жениться, – ответила мать. – Смотри, Мэг, как ухаживает.

Девочка присела на коленки у ограды, чтобы лучше видеть.

– А он ей тоже нравится?

– Она притворяется, что не подозревает о его существовании, – сказал Ретт.

Лисичку теперь привлекло тонкое полузатонувшее бревно. Один конец лежал на берегу, другой омывала вода. Самка весело потрусила вниз по нему. Старый лис заколебался. А она на самом конце повернулась и уселась, посмеиваясь над ним.

Неохотно он ступил на плавучее бревно и на цыпочках пошел к ней.

От прибавившейся тяжести бревно не выдержало и, соскользнув с берега, поплыло, крутясь в быстром потоке. На морде у лиса проступила такая брезгливость, что Мэг рассмеялась.

Звенящий детский смех преследовал незадачливых влюбленных, которых течение увлекало к морю.

Тэйзвелл Уотлинг зажал указательным пальцем нос, чтобы не чихнуть. Клубящийся желто-коричневый дым стелился за паровозом над землей, приглушая яркие цвета, в которые заходящее солнце окрасило все вокруг. Свет, проникавший сквозь эту пелену, становился грязно-серым, а само солнце – бледным серебристым диском на горизонте. Воняло паровозной гарью: углем, серой, раскаленным железом, аммиаком и чем-то еще.

Когда-то поезд ходил через всю Алабаму и Западную Джорджию по единственной колее. Теперь добавили еще путей, и поезд обогнал товарняк, шедший по левому пути, а потом – цепь вагонов-платформ. Маневровый локомотив, самодовольно фукнув на пассажирский поезд, пронзительно заскрипел на повороте, пройдя так близко, что Тэз при желании, высунув руку из окна, мог бы до него дотронуться.

– Первый раз в Атланте, парень? – спросил его сосед, капрал-конфедерат, сплюнув на пол.

– Я из Нового Орлеана, – ответил Тэз с напускной мальчишеской вальяжностью.

– A-а, где сталепрокатный завод делает пластины для наших бронепоездов. У меня брат там работает. Везунчика освободили от службы. Там еще револьверный завод Данса с высокими трубами… Хотя нет, те на морском оружейном заводе. Четыре железные дороги ведут в этот город, сынок, – четыре разные дороги! – Он ткнул Тэза локтем. – Только представь себе!

Как мальчику отыскать свою маму в этом бурлящем котле?

К путям лицом стояли фабрики, дома же отворачивались от них. Кирпичных было мало, в основном обшитые темными от сажи досками. Коровы, свиньи и куры паслись на крошечных пастбищах размером в пол-акра. Поезд въезжал в город, дома жались все теснее. Широкие улицы будто распахивались и мгновенно захлопывались, как только поезд проезжал мимо. Взору Тэза открывались трех– и четырехэтажные здания контор и складов, кирпичные и каменные, бесчисленные повозки и фургоны.

Вон та женщина на углу – не Красотка ли Уотлинг? А лицо, мелькнувшее в ландо, – не матери ли?

Самым ранним воспоминанием Тэйзвелла Уотлинга была ночь в похожей на пещеру спальне в новоорлеанском приюте для мальчиков-сирот: дети кашляли и, хныча, звали маму. Тэз лежал на тростниковом тюфяке, зажатый между остальных, чувствуя, что у него влажное бедро оттого, что сосед обмочился.

Конец ознакомительного фрагмента.