Розмари тронула брата за рукав.

– Вон наш поворот – за тем большим кипарисом.

Повозка катилась мимо дубов, обросших бородатым мхом, к просвету, где на сваях расположился рыбацкий домик Конгресса Хейнза, похожий на болотную птицу.

Розмари глубоко вздохнула.

– Как я люблю это место! Мы сюда больше не ездим. Если Джона в городе не держат дела, то всегда находятся гражданские обязанности. Что за чудный день! – Она с наслаждением подставила лицо солнцу. – Верно?

Пока Ретт с Розмари поднимались на террасу, Мэг побежала к реке. Юбочки ее взлетали вверх, шляпка подпрыгивала на голове, а Клео бежала следом, крича:

– Не лезь в грязь! Там змеи! Упадешь в воду!

Конгресс Хейнз соорудил этот незамысловатый домик в прохладном месте, где не водились москиты: открытая терраса с перилами, ведущая в единственную большую комнату с закопченным камином, грубо сколоченными скамьями и столом, изрезанным инициалами наезжавших сюда мужчин.

Мальчиком Ретт приплывал сюда на лодке – юркие стрекозы стремительно налетали на добычу, шурша, проносились летучие мыши – и видел, как Конгресс Хейнз с друзьями, далеко, лиц было не разглядеть, выпивали и смеялись, сидя при свете лампы. Проплыв вниз по течению черной реки, мальчик, невидимый в темноте, все думал, сможет ли он когда-нибудь оказаться среди них.

А теперь Ретт, поставив ногу на ограду, закурил сигару, пока Розмари распаковывала корзину с провизией и ставила серебряные рюмочки на перила.

– В детстве я все мечтала побывать в тех экзотических местах, где бывал ты. Скажи, братец, а пирамиды действительно такие огромные, как говорят?

Ретт откупорил вино.

– Никогда не был в Египте. Может, после войны съезжу.

Задумавшись, Розмари некоторое время глядела в воду.

– Меня беспокоит мама. В город не выезжает, друзья ее не навещают, а отец выдумывает всякие отговорки в объяснение, почему его любимая и преданная супруга не может сопровождать его на праздниках к губернатору Брауну. – Брат в это время разлил вино по рюмкам. – По словам мамы, Исайя Уотлинг убежден, что война была предсказана.

– Уотлинг?

– Они вместе с мамой молятся. Встречаются у него дома и молятся. Жена Исайи умерла в прошлом году. – Розмари подняла руку, предупреждая возражения. – Они только молятся – больше ничего. Лэнгстон в курсе. Между ними ничего нет. – На ее лице вспыхнула ироническая усмешка. – Разве что Книга Апокалипсиса.

– Молитвы – мощные узы. Сядь рядом со мной. Давай немного поедим.

Розмари облокотилась на перила. Вдали от супружеских трений сестра Ретта казалась намного моложе.

Темноволосая девочка и угловатая черная служанка рука об руку семенили возле реки. Порывы ветра доносили детский лепет. Вдоль берега сновали кулики, тыча в грязь острыми клювами. Облака, пухлые, словно хлопок из созревшей коробочки, лениво плыли над головой. Хлюпали насосы плотины, выше по течению шел пароход, таща на веревке пустые ящики для рассады. Рулевой махнул рукой, и маленькая Мэг с энтузиазмом замахала в ответ.

– Как ты думаешь, – спросила Розмари, – отец когда-нибудь любил маму?

– Лэнгстон Батлер любил свою жену по крайней мере по трем причинам. Мужчины не могут встать с ложа любви, безразличные к источнику собственного удовольствия. Жрицы любви – Красотки Уотлинг – вечно потешаются над предложениями руки и сердца, которые они получают.

– Красотка Уотлинг?

– Она переехала из Нового Орлеана в Атланту. – Ретт рассмеялся. – Утверждает, что патриотка Конфедерации. Федералы-завоеватели Нового Орлеана охотнее посещали негритянские дома развлечений, а она деловой человек, вот и решила перебазироваться.