Тогда за что он извиняется?

— Я смотрел на эту Дарину, узнал о ней, и сравнил с тобой. И мать свою тоже. Наверное, есть нормальные женщины, не могут все быть дерьмом, но ты почему-то не выбивала алименты, не угрожала ни мне, ни Руслану, – заговорил Камиль, и я поморщилась при упоминании моего «любовника».

Хотела снова начать спорить, но Камиль продолжил:

— Еще этот гребаный Арсений. Надо будет узнать у него, кстати, его ли Лёва сын, но я не об этом сейчас. Он жил с Дариной, и Лёва первое время с ними жил. Дарина шлюха, конечно, и с ней этот кретин правильно расстался, но он и пацана кинул. И я все думал: а ребенка-то за что? – мы с Камилем отошли от двери подальше, пропуская выходящих из здания суда людей. — А потом понял, что я не так уж далеко от него ушел, и с вами не так уж красиво обошелся. Надо было поговорить, вместе решить, что делать.

— Да, мы должны были поговорить сразу, как ты усомнился.

— Вот за это я и прошу прощения, – Камиль поднес руку к моей щеке так близко, что я чувствовала жар его кожи.

Но он так и не прикоснулся ко мне.

— Простишь?

— Не знаю, – честно ответила я. — Ты обещал всегда быть рядом, но когда случилось самое страшное, я оказалась наедине со своими бедами. Как человека я тебя прощаю, а как того, кого любила, – я тяжело сглотнула, — наверное, нет.

— Вот и у меня та же хрень, Сонь. Как человека я могу тебя понять, я нифига не подарок, и от меня можно было устать. Совершить ошибку, и с другим закрутить для отдушины, для фана. А вот как мужчина я этого простить не могу.

— Я не…

— Я помню, что ты говорила. Ты же не хотела заново обсуждать, была измена, или нет? Вот и не будем, – перебил Камиль, и я махнула рукой.

— И снова ничего, Кам. Мы опять поговорили, и никто никого не простил. Нам вообще стоит разговаривать? – мы вошли в здание суда, и прошли через рамку металлоискателя.

— Поговорим уже после результатов, которые нам огласят, – решил Камиль.

— А что, если результат будет таким же? – спросила я.

— Ты про мою мать? Думаешь, она вездесуща как Мориарти? – усмехнулся Камиль.

— Опустим, что я думаю о Лауре. Ничего хорошего, вот честно, но озвучивать это я не стану. Я сейчас спрашиваю, что ТЫ будешь делать, если снова получишь отрицательный тест на отцовство. Ты действительно нас отпустишь? Меня и мальчишек? – мы свернули в широкий коридор, где на узких скамьях вдоль кабинетов сидели люди. — Ты действительно сможешь вычеркнуть нас из жизни?

Я затаила дыхание. Мне важно услышать ответ, каким бы он ни был. Мне нужно понять, есть ли еще мы, или бороться бессмысленно?!

Но Камиль погрузился в себя. Не ответил. Думает? Не знает, что сказать? Знает, но не хочет ранить?

— И к слову про Лауру, которая по твоим словам не вездесуща, – я произнесла это сквозь зубы, и Камиль взглянул на меня. — Не она ли это? – я кивнула вперед, туда, где под мигающей у двери нужного нам кабинета стояла мать Камиля, и недобро глядела на нас, пока мы приближались.

— Черт. Неужели ты права была? – Кам прошипел это, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе, мы поравнялись с Лаурой, и Камиль рыкнул: — Мама, а ты что здесь забыла? И, черт возьми, как ты узнала?

— Я же говорила, – выдохнула я, окончательно убедившись, что насчет Лауры я была права.

10. ГЛАВА 10

КАМИЛЬ

— Я вырастила идиота, – прошипела Лаура.

— Не лезь не в свое дело.

— Это мое дело! Ты позоришь нас всех, и уже давно! Связался с кем попало, и что, стоило оно того? Я как увидела ее, – мать кивнула на Соню, — еще на парковке у ТРЦ, тогда поняла, что она тебя в покое не оставит. Крошечка-хаврошечка, сиротка-погорелица. А ты повелся, как полный кретин. Я знаю, что вы в клинике были.