– Это… это неправда, – выдохнула я, ощущая, как в груди сжимается невидимое железное кольцо. Боль была не физической – она шла глубже, из самой сути, будто ломала саму основу моего «я».

Мои ладони дрожали. Я прижала их к вискам, пытаясь унять нарастающий гул в голове. Он разрастался, становился всё громче, словно гул весеннего ветра в кронах деревьев – только не живого и радостного, а беспокойного, сбивающего с толку. Я стиснула зубы, будто могла уцепиться за свою реальность, удержать её на месте. Но она ускользала, как вода сквозь пальцы, как дым на ветру.

– Я хочу видеть их, – сказала я, стараясь говорить твёрдо, но голос всё равно дрогнул. – Сейчас. Немедленно. Где они?

Женщина-врач посмотрела на меня с бесконечной мягкостью, но в её взгляде не было согласия. Только осторожность. Только: «Сейчас не время». Только: «Вы не готовы».

– Мы пригласим их немного позже, – сказала она спокойно, профессионально спокойно. – Когда вы немного окрепнете.

От этой фразы меня пронзила дрожь ужаса.

– Позже? – воскликнула я, и голос сорвался на высокой ноте. – Позже?! Какое ещё позже?!

Как волна весенней реки, сорвавшейся с ледяных оков, паника хлынула и захлестнула меня с головой. Я не могла сдержать её, не могла остановить нарастающую истерику. Сердце колотилось так, что грудная клетка ходила ходуном.

– Вы хотите сказать… – голос поднимался всё выше, – вы серьёзно хотите сказать, что моя жизнь украдена?! – закричала я, вцепившись в простыню, как в спасательный круг. – Что я проснулась, и всё исчезло?! Пятнадцать лет жизни просто… просто нет?!

Я задыхалась. Воздух казался тяжёлым, густым, резким. Я пыталась вдохнуть полной грудью, но вместо воздуха из меня вырывались сдавленные звуки, похожие на рыдания загнанного зверя. Мои глаза метались по лицам врачей – я искала в них ответы, надежду, хоть что-то. Но находила только одно: жалость.

Жалость. Мягкую, профессиональную, но от этого не менее болезненную жалость.

– Я хочу объяснений! – закричала я, ощущая, как слова разлетаются по стенам палаты и возвращаются пустым эхом. – Что со мной произошло?! Как это возможно?! Где моя семья? Где моя жизнь?!

Сердце билось так бешено, будто пыталось вырваться из грудной клетки. Горячие слёзы катились по щекам, солёные, жгучие, но я уже ничего толком не чувствовала. Только боль. Только потерю. Только ужас от понимания, что всё, что составляло мою жизнь, исчезло.

– Где… где Вадим? – голос стал тише, более умоляющим. – Где мои дети?! Почему вы молчите?! Почему никто ничего не говорит?!

Врачи просто стояли и смотрели на меня. Осторожно. Участливо. Как на хрупкое стекло, которое готово рассыпаться от одного неосторожного слова.

Я опустила голову, больше не в силах смотреть на их жалостливые лица. Голова закружилась, и я поняла, что окончательно теряю контроль над собой. Всё, что было мной, всё, что я знала и любила, всё, что составляло основу моего существования – вдруг стало призрачным, ненастоящим. Или, что ещё страшнее, исчезло навсегда.

– Это… это неправда, – прошептала я снова, но голос уже не имел никакой силы.

Слова застревали в горле, как комья земли. Разум метался, как птица, запертая в стеклянной клетке. Но выхода не было. Только страх. Не страх смерти – страх исчезновения, растворения в пустоте.

Я закрыла глаза, отчаянно цепляясь за то, что ещё оставалось во мне живым.

2009 год. Лето. Знойное июльское утро. Маша учится кататься на велосипеде во дворе нашего дома. Вадим рядом, в той голубой рубашке, которая так идёт к его глазам. Он держит трехколесный велосипед, поправляет ей розовый шлем, улыбается своей особенной улыбкой – той, которую видела только я. Артём у меня на руках . Я стою на крыльце с бутылкой холодной воды и смеюсь, смеюсь от счастья, от ощущения полной, безграничной любви к этим людям.