— Ну вы чего застыли? — его улыбка чуть блекнет, становится настороженной. Но он всё ещё пытается держать контроль: одной рукой он обнимает её за талию и сжимает, будто закрепляя за собой право на неё. — Мам, давайте уже сядем за стол. Малыш, — он чмокает девушку в щеку, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, — ванная, если что, там.

Соня тихо здоровается, замирая на миг, изображая из себя наивную скромницу, и почти бегом исчезает в ванной. Дверь закрывается с негромким щелчком, и в этот момент я понимаю — нужно немедленно собраться. Вдохнуть. Собрать себя из осколков. Стать ледяной, невозмутимой. Но внутри всё клокочет.

Я не хочу видеть эту девицу в своем доме. И уж тем более в роли невестки. Пусть я буду в глазах сына самой жестокой женщиной на свете, пусть он возненавидит меня — но я не приму её. Ни за что.

— Как вы познакомились, сынок?

Молчание Германа сводит меня с ума. Я слышу, как щелкают мои зубы от напряжения. Он молчит, упрямо стиснув челюсти.

Зачем? Почему я снова должна быть той, кто скажет правду?

— В баре, — наконец отвечает Ян. Его голос мягкий, слишком мягкий для такой сцены, будто он всё ещё верит, что это обычный семейный ужин. — Это, кажется, любовь… Почти с первого взгляда. Она очень хорошая, мам. Из серьёзной семьи, с высшим образованием. Умная, веселая, открытая. Вам она понравится, правда. Пожалуйста, будьте добрее. Я понимаю, сейчас непростое время, но…

Он делает паузу. Смотрит на меня, и в его глазах боль. Он думает, что я просто переживаю кризис среднего возраста или семейный конфликт. Он не понимает…не знает. Но скоро узнает. И тогда эта боль — лишь цветочек.

— Я хочу сделать Соне предложение, — говорит он.

И всё. Занавес.

Мир распадается, как карточный домик. Комната качается, и я хватаюсь за край тумбы, чтобы не рухнуть.

Такие совпадения бывают только в дешевых фильмах, да? В бульварных романах с замызганных газетных прилавков. Почему моя жизнь стала напоминать второсортное дерьмо? Где я согрешила? За что мне всё это?

— Нет, — наконец раздается голос Германа.

Стальной. Как топор, опущенный с размаху.

— Что, прости? — Ян моргает, брови взлетают вверх, он ошарашен.

— Ты не женишься на этой девушке.

— Пап, ты совсем еб… — сын осекается, лицо заливает гневный румянец. — Что ты несешь? Я взрослый человек. Это моя жизнь, мой выбор! Вы даже не дали ей шанса. Что вы, черт побери, себе позволяете?

— Родной, мы уже знакомы с твоей девушкой.

Я чуть ли не говорю вслух всё, но Герман поднимает руку. Хочет сказать сам? Хочет добить этот фарс?

— Ей нужно уйти из этого дома. Сейчас же, — спокойно озвучивает он, но с холодом, от которого стынет кровь.

Ровно через несколько секунд дверь ванной открывается. София выходит, поправляя помятую одежду, взгляд бегает по комнате. Она не знает, куда смотреть, куда встать. Лицо слегка побледнело. Она не ожидала, что правда выплывет так быстро.

— Сонь, — Ян вновь хватает её ладонь, будто защищая, прикрывая своим телом. — Прости. Видимо, ужина не будет. Родители просто… не в духе.

Я поднимаю глаза и впервые смотрю прямо на неё.

— София, — говорю я ровно, спокойно, в голосе ни дрожи, ни крика, только лезвие, холодное и прямое, — Вы не подходите нашему сыну. У вас ничего не получится.

— Мама! — Ян рычит, как раненое животное. — Вы оба с ума сошли?! Почему вы так с ней разговариваете? Вы ведь потеряете не только меня, но и… внука. Или внучку.

Меня захлёстывает ледяная волна.

Что он сказал? Что?..

— Ты беременна? — Герман резко поворачивается к ней.

Его голос — как выстрел. Он стоит прямо напротив неё. Против той, кого не так давно…брал.