Не разрешает поставить спираль, не даёт добровольно развода — значит, придётся идти на крайние меры. Это же он сам меня научил действовать так, как не ожидает противник. Быть всегда на два шага впереди: один — ты делаешь, а второй — как план Б.

Сейчас, конечно, у меня нет даже плана А. Но он обязательно будет.

— Илона, — его руки ложатся на мои плечи, а губы целуют ту самую точку сзади на шее. Я должна сойти с ума от этого лёгкого прикосновения — так было всегда. Но не сейчас. Мозг стал работать куда активнее, чем сердце и душа. И сейчас мой разум не разрешает мне чувствовать.

— Давай с тобой, наконец, нормально поговорим.

— Герман, — отхожу от него, расставляя приборы по правилам этикета на столе. Сервирую новую посуду, ставлю салат, закуски, а горячее оставляю в духовке, чтобы не остыло.
— Ты понимаешь, что у меня нет желания что-либо обсуждать? Предлагаю на сегодняшний вечер забыть обо всём и не испортить его нашему сыну. Для него важно это знакомство. А после… после мы что-то решим.

Я не говорю ему, что решу я, а не мы. Не даю ему возможности распсиховаться. Его эмоции могут снести меня с ног, поэтому держу марку максимально отстранённой женщины с хорошими манерами.

Герман, кажется, вовлекается в мою игру, что, несомненно, мне на руку.

Ян приезжает как раз в тот момент, когда я заканчиваю все приготовления. Волнуюсь, как первоклассница перед линейкой на первое сентября. Оказывается, знакомство с той, кто дорог твоему сыну, заставляет нервничать.

Я точно не из тех матерей, которые будут мешать счастью ребёнка, учить его или, не дай Бог, осуждать его избранницу. Но всё же в голове я всегда рисовала образ идеальной невестки. Для меня главное — чтобы она любила моего сына, уважала его и не была глупой. Остальное не так важно.

Я правда не знаю, какой вкус у Яна. Но он у нас, хотя уже и молодой мужчина, довольно избирательный. Не думаю, что там будет плохая девушка.

Бегу открывать дверь первой. Герман следует за мной, дышит в спину, но я отключаюсь от всех мыслей, натягивая приветливую и дружелюбную улыбку.

Сердце почему-то неприятно и очень быстро бьётся, как у кролика на охоте, где он — жертва. Я торможу перед тем, как опустить руку на дверную ручку.

Предчувствие очень нехорошее. Оно пугает меня.

И, как оказывается, не зря. Потому что первым делом я замечаю не сына с букетом красивых пышных пионов…

Господи… Пионов.

Я замечаю её.

Ту, которая явно не один раз скакала на члене Германа. Ту, что тоже поднимает на меня взгляд и пребывает в шоке.

Она не выглядит так, словно знала, куда едет. А когда силуэт Германа появляется за моей спиной, её глаза вылетают из орбит.

И только сын, мой родной мальчик, совершенно не понимает, что происходит. Спокойно заходит в квартиру, вручает мне цветы, а другой рукой сжимает хрупкую девичью ладонь, заводя девушку внутрь.

Я не вижу лица Германа, но надеюсь, что он в таком же шоке, как и я.

26. Глава 26

Я изо всех сил пытаюсь найти опору, хотя ноги дрожат и почти подкашиваются, как будто земля подо мной больше не хочет держать. Краем глаза замечаю, как пальцы сжимаются в кулак — до белых костяшек.

Та самая София жмётся к моему сыну, как испуганный зверёныш, но в её взгляде, скользящем то в пол, то на Германа, читается не страх — там что-то другое…

От Баринова исходит такая плотная волна гнева, что я буквально ощущаю её на коже — как горячий ветер, обжигающий спину. Он не двигается, не издает ни звука, но я знаю — он на грани.

Ян, словно не чувствует этой бури рядом, продолжает, не видя очевидного: