— Подскажите, а доктор Краснова принимает сегодня?

— Да, у врача ведётся приём до двадцати ноль-ноль сегодня.

— Спасибо.

Скидывая, не собираясь дослушивать, и снова непрерывно звоню ей.

Пролетаю пару светофоров на опасный красный, но это последнее, что интересует.

Наконец, спустя десятки звонков, я слышу её голос.

До парковки клиники аккурат остаётся буквально сто метров.

— Что тебе нужно? — устало слышится она в трубке, а меня буквально на куски рвёт.

Глубоко вдыхаю, старательно пытаясь не заорать на весь салон. Вместо этого снова получает руль.

— Ты сейчас же выйдешь от врача, Илона. Я не знаю, что ты там задумала, но если ты этого не сделаешь, я зайду в клинику и устрою там скандал, выведу тебя за руку.

— Герман, не веди себя как быдло. Прошу тебя. — слышу просьбу и шок в голосе, но она переходит границы.

— Я не стану, если послушаешь. Иначе покажу всем свою непривлекательную сторону. Давай, Илон. Я на парковке.

Отключаю звонок в ожидании того, что дверь откроется и она покажется. Пальцы тарабанят по рулю, а я бьюсь головой об подголовник, строя догадки, что она, мать её, задумала.

Когда спустя пять мучительных минут она, наконец, показывается в распахнутом пальто и с горящим ненавистью взглядом, только тогда я выдыхаю.

Садится в машину и выжидательно смотрит на меня, пока я сканирую лобовое своей машины.

— И какого, твою мать, черта?! — когда я молчу, верещит она. — Ты совсем ополоумел?! Мне в полицию обратиться?! Иски подавать?! Ты этого добиваешься, Баринов?!

Прикрываю глаза, держась за руль. А как только хочу ей ответить и популярно объяснить, меня отвлекает звук падающих на телефон уведомлений. И Илона их тоже видит.

24. Глава 24

— Раз уж ты здесь, — усмехаюсь, глядя, как падают уведомления на его телефон.

Герман ловит ступор, глядя тоже на экран своего смартфона, а у меня это всё вызывает ощущение какого-то, чёрт возьми, дешёвого театра. Когда на актёров и режиссёров не хватило денег, и взяли одного недо-артиста, который сейчас сидит передо мной и является главным в этой пьесе.

— Ты потерял все грани, Герман, — озвучиваю ему, глядя в глаза: — Мало того, что ты следишь за мной, хочешь какого-то пресловутого безоговорочного подчинения, коего в нашей жизни, в подобном ключе и не было никогда. Ты, видимо, со своей малолеткой забыл, что мы были партнёрами, но извини, дорогой, уж после всего случившегося — для меня ты не доминант.

Бью по самому важному. По самолюбию. По самооценке. Для мужчины это подобно выстрелу в голову, потому как его личные очки над головой тут же тают, а статус, который они воспевают в своих головах, медленно, но верно падает.

Однако если он не хочет слышать и понимать меня, то будет слушать всё то, что ему неприятно. Как было и мне.

— Илона! — цедит сквозь зубы, но я качаю головой.

Хватит пытаться достучаться до того, кто элементарно не готов признать, что он разрушил нас.

— Прекрати, Герман. Потому что если ещё раз ты выкинешь нечто подобное, то я больше не буду пытаться искать твой потерянный здравый смысл. Я напишу заявление, подам в суд, разгромлю твою репутацию, которая тебе так дорога, учитывая сложности незаконченных прерий с Крымским. Попрошу Яна переехать ко мне на время, пока его неадекватный отец пытается показать свою силу там, где необходимо искреннее признание и согласие. — я говорю это так смиренно, что даже сама удивляюсь. Но, видимо, всё-таки время с сыном и таблетки мне, пусть медленно, но помогают.

Он всё это время смотрит в лобовое. Кулаки сжаты на коленях, взгляд прямой и кажется, совсем неадекватный, но это я уже наблюдаю не один день.