Кладу рыбу на разделочную доску. Представляю, что это не форель, а он. И без раздумий — один резкий, точный удар. Голова отделяется, скатывается к краю доски.

Ни сожаления, ни колебания.

На моих плечах сжимаются сильные руки, от боли его прикосновений я сильнее стискиваю рукоятку ножа.

— Илона, мне жаль. Правда жаль.

Он утыкается носом мне в шею, вдыхает запах. А я так и стою, не шелохнувшись.

Внутри ураган из таких эмоций, что я даже не понимаю, как ими управлять.

Женская обида настолько страшна, что я сейчас без зазрения совести развернулась бы и воткнула ему нож прямо в сердце.

Закусываю до боли губы. Между лопатками от напряжения всё горит, спину тянет, как натянутую струну.

— Я знаю, что нам поможет пережить всё это…

Ничего нам уже не поможет, Герман. Ты всё испоганил.

— Что же? — и всё же я хриплю, задавая вопрос.

Просто интересно, на что его фантазия ещё способна. Что он там такого придумал.

— Давай родим малыша.

От шока я резко разворачиваюсь, и кончик ножа всё же задевает его торс, оставляя глубокий порез.

Герман резко отшатывается, прижимает руку к боку. Пальцы сразу окрашиваются в красное.

Он морщится, но молчит.

Я смотрю на нож, потом на него, и только тогда отпускаю рукоятку. Она падает на пол с глухим стуком. Руки резко становятся тяжёлыми, будто свинцом налились.

17. Глава 17

Смотрю на него ошалевшими глазами и в моменте не понимаю, что делать. Герман отшатывается и хватается рукой за бок. Его белая футболка мгновенно окрашивается в ярко-алый цвет. А меня начинает трясти. Руки дрожат. Держа их перед собой, я смотрю на них не в силах поверить, что я это сделала.

— Герман, — шепчу, вскидывая глаза на него.

Он морщится от боли, а я в прямом смысле, хватаюсь за голову. Шок настолько выносит меня за пределы реальности, что я не соображаю, что делать.

— Илона, принеси аптечку, — хрипит Баринов, поднимая футболку.

— Я не хотела… — шепчу я бессвязно.

Даже если я и была зла, намеренно причинить ему увечья… Я не сумасшедшая. Хоть и мою стабильность он не хило подорвал. Я бы никогда не смогла так поступить.

Позвоночник словно металлический штырь, а я, как пришибленная смотрю на эту кровь, что капает на пол.

— Надо в больницу, — наконец, мозг генерирует правильную мысль и понемногу включается несмотря на бушующий тремор во всём теле.

— Я сказал. Принеси аптечку. — чеканит он в приказном тоне, и, сглотнув, я всё же на ватных ногах выхожу из кухни.

По мере того, как приближаюсь к спальне ускоряюсь, а перед глазами всё ещё этот чёртов нож, который я не опустила, резко обернувшись.

Но здесь, пока я рыщу в небольшой тумбе, до сознания доходит. Я вспоминаю слова, что последовали от него за секунду до этого нелепого происшествия.

«Давай родим малыша»

Так он видит будущее, так он хочет восстановить нашу семью…даже не думая, что безвозвратно её уничтожил. Так просто?!

Лечь с ним в одну постель, заняться любовью, чтобы сделать ребёнка…проще простого, особенно когда тебя воротит от этого человека.

Дышу короткими вдохами, чтобы не давать панике и новой порции злости разыграться. Взяв чемоданчик, иду в сторону кухни.

Когда возвращаюсь, вижу, что Герман прижимает кухонное полотенце к порезу и, судорожно открываю аптечку.

— Дай, я осмотрю, — наконец, во мне просыпается холодный разум вместе с человеком, когда-то учившимся на медицинском.

— Ерунда, царапина. — озвучивает он, а я прикрываю глаза.

— Повторять я не стану, Баринов. Или обрабатывай сам. — спокойно отвечаю, демонстративно закрывая свою аптечку.

— Ладно… — спустя паузу мужчина всё же соглашается и отнимает руку с окровавленным полотенцем от раны.