— Пытаешься сделать меня виноватой, Герман. И у тебя ничего не выйдет.

— Илона, это всего лишь твои выдумки. Я признаю свою вину, но не вижу смысла разводиться. У нас хорошая семья, мы живем в достатке. А с остальным… разберёмся. Да ведь?

— Нет! — я вновь кричу. Потому что бесит! Бесит, что он делает из меня дуру. — Как я смогу закрыть глаза на то, что ты спал с другой? Герман, очнись! Как я должна это сделать? Мне больно, ты понимаешь? Ты сердце мне вырвал и растоптал.

— Я просто спал с ней, Илона, — он ударяется ребром ладони о дверь. — Но любви там нет. Я тебя всегда любил. Для мужчины измена — это другое... Вот если бы я проникся чувствами к той девушке — тогда да. А мне просто хотелось разрядки.

— А меня мало было, да? Или что, скажи мне, Герман? Что? Тело уже не такое красивое или, может, я стара для тебя? Хотя я вроде слежу за собой — морщин особо и нет, от меня приятно пахнет, волосы чистые, маникюр свежий. Что не так? Почему нельзя было со мной разряжаться? Ты никогда не жаловался на наш секс. Или притворялся?

Мне так мерзко всё это обсуждать, что меня колотит от отвращения. Но что было не так?!

— Нет, ты всё ещё желанна. Но есть вещи, которые я не хотел бы пробовать с тобой. Понимаешь?

— Нет, Герман, не понимаю. Что, например?

— Например, грубый секс, Илона. Очень жёсткий. Я же не стану тебя придушивать…

— Ты болен, да?!

— Ну вот видишь, — он всплескивает руками. — Вы, женщины, не понимаете, что мужчине важен разный секс. У всех есть фантазии. И да, сексуальные отклонения допустимы, если они не переходят грань. Я люблю грубо, и ты это знаешь. Мы пробовали с тобой — и что по итогу? Тебе не понравилось.

— И всё же я виновата…

Усмехаюсь горько. Всё это тошно.

Да, я знала, что Герман — ещё тот половой гигант. Что у него высокая половая конституция. Что для него секс — это важно. Поэтому я всегда старалась максимально сделать ему приятно, как и он мне. Но, оказывается, этого было недостаточно.

— Блядь, Илона! Ты вычленяешь из моих слов не то, что я хотел донести. Я виноват, слышала? Виноват. А теперь предлагаю всё забыть. Там стоит точка, возврата не будет. А вопрос с нашей сексуальной жизнью… мы решим.

Я запрокидываю голову назад и начинаю смеяться.

Иду на кухню, на ходу стягивая волосы в небрежный хвост — резинка то и дело выскальзывает из пальцев. Пальцы дрожат. Всё внутри кипит. Хочется раскрошить всё, что под рукой: швырнуть тарелки об пол, чтобы фарфор разлетелся по углам. Любимая чашка с синим ободком — в первую очередь. Пусть каждый осколок отлетит с глухим щелчком, пусть рассыпятся, как я внутри. И потом всё это — прямо к его ногам. Пусть наступит. Пусть хоть немного почувствует, как это — больно.

Хочу, чтобы ему было больно. Так же, как мне. Или ещё больнее!

Секса ему жёсткого захотелось, грубости ему мало.

Хотя, почему я удивляюсь — я же знала, за кого выхожу. Не за нежного мужчину. Не за романтика. Не за того, кто целует пальчики на ногах.

И всё же в нашей жизни были моменты нежности… Просто, видимо, это было нужно мне. А он тайно мечтал поставить меня раком.

Достаю из холодильника форель — холодная, скользкая, пахнет сырой водой и льдом. Мне нужно отвлечься, хоть чем-то занять руки. Бросаю рыбину в раковину, вода с глухим всплеском разбрызгивается по столешнице. Беру нож и с остервенением начинаю соскабливать чешую. Она летит в разные стороны, прилипает к пальцам, к рукавам, к плитке на фартуке. Руки быстро краснеют от холодной воды и грубых движений, но я даже не замечаю.

Герман успевает переодеться в домашнюю одежду, молча заходит на кухню и наливает стакан воды. Я чувствую спиной, как он наблюдает за мной.