Не замечаю никого и ничего.

Вбегаю на крыльцо, толкаю тяжёлую дубовую дверь.

Широкая лестница на второй этаж, застеленная бежевыми шкурами. Круглый коридор и дверь.

В какую бежать?

Звуки, доносящиеся из приоткрытой створки, подсказывают.

— Рейнар, помоги мне расшнуровать корсет, он так давит, боюсь, как бы не навредил нашему ребёнку, — старательно подделывает детский голос Беатрис.

— Какого черта ты вообще его надевала, — рычит в ответ Рей. — Могла бы обойтись свободным платьем!

— Это краси-и-во, — обиженно и чуть кокетливо говорит Беатрис.

Толкаю дверь и первое, за что цепляется взгляд — широкие, загорелые, с выступающими венами руки мужа на белоснежном корсете. Ловко расправляются со шнуровкой.

— Ты?! — пялит глаза сестра и голос ее из детско-жеманного опускается до визга, рот некрасиво округляется, — зачем ты сюда притащилась?

Игнорирую сестру.

— Рей… Быстрее… Нужно снять защиту… — мой голос то и дело прерывается, из-за быстрого бега дыхания не хватает. — Еве плохо…

Мужу хватает пары секунд, чтобы оценить ситуацию: мой отчаянный взгляд, заплаканное лицо. Он понимает, я не шучу.

И бросается прочь из комнаты, я следом.

— Рейнар, ты куда? — слышу, как верещит Беатрис нам вдогонку.

Но нас уже не остановят ни слова, ни что-либо другое.

Впрочем, дракон слишком быстро оставляет меня позади.

Кажется, он несется быстрее ветра.

И когда я добегаю до детской, он уже держит хрипящую Еву на руках.

Легонько гладит ее по спине, пока она отчаянно хватает ртом воздух.

Я вижу в его руках золотое свечение, которое закручиваемся вокруг спины Евы. Магия дракона.

— Беги к миссис Клайв, я пока справляюсь, но нужен целитель.

Не слыша его, подбегаю к дочурке, глажу спутанные кудряшки, мокрые от слез щёчки.

Нестерпимо хочу взять ее на руки, закрыть собой, защитить.

— Иди, Эли! — повторяет свое распоряжение Рейнар.

Поднимаю глаза на мужа.

Он в расстегнутой наполовину рубашке, со следами губной краски на шее.

Это он! Он во всем виноват!

Хотел подстраховаться? Получилось!

Смотри, что из этого вышло!

Чувствую вновь подступающую истерику, готовая вцепиться в мужа.

Убеждаю себя встать и уйти.

Сейчас это важнее.

Вскоре приходит целитель, дает отвар, прогоняющий драконью хворь, которая развивается так стремительно, что счёт идёт на минуты, сплетает целебные чары.

Еве уже значительно лучше.

От одной только мысли, что с дочкой могло случиться непоправимое, что мы могли не успеть, меня вновь бросает в лютый холод.

Наконец, целитель уходит, и мы остаёмся одни.

Моя крошка засыпает у меня на руках, я никак не могу ее отпустить, прижимаю к себе, поправляю сбившееся одеялко, в которое завернула ее. Не могу надышаться родным детским запахом.

Не могу думать, что сегодня чуть не потеряла ее. На ресничках Евы ещё не высохли крупные капельки слез. А во сне она иногда вздрагивает.

И тут во мне поднимается злоба. Чёрная.

Такая, что душит жесткими клешнями и не дает сделать вдох.

Я обещаю себе, что такое больше не повторится.

Я не буду смотреть на своего плачущего ребёнка, не в силах ему помочь.

— Эли… — хрипло и тихо произносит муж, ведя кончиками пальцев по моим сбитым костяшкам.

— Уходи, — сиплю раненым зверем. — Просто уходи.

Сегодняшний вечер решил для меня все.

Больше я не задержусь рядом с ним.

Тем более, все давно готово. Нас ждут.

Осталось только достать новый артефакт перемещения.

8. 3.2

На первом месте, безусловно, здоровье дочки.

Я не берусь подвергать ее многоуровневому перемещению, пока она совсем не поправится.

Поэтому следующая неделя пролетает для меня как в тумане.

Каждый день я провожу у постели дочки.