– Полин, прекращай, – мягко, но с нажимом продолжает, заправляя выбившиеся пряди за ушко. – Хочешь, чтобы молоко пропало?

Вздрагиваю. Нет, не хочу. Но ведь это не я виновата. Вернее, это будет не из-за меня. Еще полчаса назад я была счастлива. Или сколько там времени прошло, после того, как я увидела машину Марата во дворе?

Муж все прекрасно видит и чувствует. Знает, на что надавить, чтобы добиться своего. В моем случае – это сын. Ради него я пойду на все.

Марат берет мои заледеневшие ладошки в свои лапищи и подносит к губам. Тепло его ладоней обжигает, горячее дыхание усиливает эффект.

Будь мы в другой ситуации, я бы широко улыбалась и с радостью принимала заботу, считая, что так и должно быть между любящими людьми. Сейчас же, когда он тянется губами к пальцам, в явном желании поцеловать, мне становится противно и до затуманенного болью предательства сознания доходит, как все мерзко.

Совсем недавно эти руки касались другой. Губы целовали чужую женщину. И этими руками он касался сына, сейчас хочет поцеловать меня. Мерзко.

Пытаюсь выдернуть руки из его хватки, не выходит. Марат держит крепко. Ему не нравятся мои попытки вырваться. Об этом говорит жесткий захват, напряжённая спина и недовольный вздох. А в конце он все же делает то, что хочет. Целует.

Целует каждый пальчик, растирает ладони, пока я умираю изнутри.

– Отпусти, – с трудом удается сказать хоть слово.

Оно царапает горло до нестерпимой боли. Выжимает из меня все соки. Кажется, словно сказала целую речь, высказалась, прокричалась, выпустила все из себя, а на самом деле произнесла всего одно слово.

– Нет, – жестко чеканит муж. – Ты моя жена, Полина. Умар – наш сын. И ты должна успокоиться, взять себя в руки и продолжить жить, как ни в чем не бывало.

От его серьезного, делового тона мурашки по коже. Слова эхом звучат в голове. Кажется, меня начинает вести, сознание куда-то уплывает. Все словно не со мной. Я, как сторонний наблюдатель, смотрю за театром абсурда.

Вот только ключевое слово здесь «как», потому это не театр. Это реальность, от которой хочется плакать и истерически смеяться.

– Как ни в чем не бывало? – со слезами переспрашиваю, находясь на грани истерики.

– Да, Поль, так, как будто ничего не случилось. И прекрати реветь и нервничать, последний раз повторяю. Чем сына кормить собралась? – упоминание Умара снова одергивает меня.

И опять на мгновение. Слишком большая рана и слишком сильно меня вгоняют в бездну.

– Я не смогу. Слышишь? Я не смогу это забыть. И я помню о сыне, которого вы хотите отнять у меня отнять. Как мне успокоиться, когда вы в любой момент можете все у меня отнять? И я не знаю, за что вы так со мной, что я сделала не так?

Меня прорывает. Внезапно. Слова вместе со слезами находят выход.

– Я думала, ты любишь меня, что у нас семья, что мы счастливы. А оказалось, это все ложь! – всхлипываю, продолжая дрожать от истерики. – Ты мне врал. Все время врал.

– Прекрати, – Марат хочет остановить меня, но я не хочу.

Кажется, если остановлюсь, если не выскажу все, никогда не смогу этого сделать. Не позволит. Победит.

– Я была инкубатором? Вы с самого начала так хотели, да? Вся сказка, в которую я поверила, была фальшивой, чтобы потом лишить меня всего. За что ты так со мной? За что?

Слезы застилают глаза. Хочу, но не могу посмотреть в глаза мужа. Все плывет. Только силуэт перед глазами. Но даже без взглядов, по давящей энергетике понятно, что он в бешенстве и сдерживается из последних сил, чтобы не задавить меня морально. Ему это под силу.

Но пока Марат лишь сильнее сжимает плечи, но не до искр из глаз. Просто ощутимо, чтобы в себя пришла. Так своеобразно заботится или боится, не знаю.