– Прекрати, – не двигается, не меняет тон, чем выводит из себя еще сильнее.

Почему он так спокоен? Меня рвет на части, выворачивает наизнанку, кажется, что еще немного и стошнит от нервов, а он сохраняет исполинское спокойствие.

– Почему? Почему я должна прекратить? Она хочет забрать у меня мужа, ребенка. Все! Всю мою жизнь. Она всегда так делает. Она всегда рушит то, что мое!

Марат стоит, сжимая кулаки. Ему не нравятся мои слова, но он ничего не может сказать против. Он изменил. Это не стереть, не вычеркнуть из памяти.

– Как давно вы спите? Как давно я стала запасным аэродромом, ширмой, заменой? И почему?

Не даю ему ничего ответить. Меня прорвало, мне нужно высказаться, нужно выпустить все из себя, пока не стало совсем плохо. Подбегаю у нему и начинаю колотить кулачками по рукам, груди, по чему придется. Хочу показать ему, как мне больно. Чтобы понял.

– Неужели наши чувства ничего не стояли, что ты променял меня на нее?

Бью уже ладошками, потому что ему все равно. Стоит, как истукан, кажется, даже не дышит. Не уверена, что его вообще трогает моя истерика.

– Я не отдам вам ребенка, слышишь? Умар – мой. Мой сын! Она его не получит. Никогда. Я умру, но не отдам его ей. И тебя ненавижу. Слышишь меня? Ненавижу. Я думала, мы семья, что любим друг друга, но ты…

– Так, мне все это надоело, – перебивает меня, зло сверкая глазами. – Не в состоянии сама успокоиться, значит это сделаю я.

Марат чуть присаживается, и пока я в шоке, закидывает меня на плечо. Мы куда-то идем. Я продолжаю бить его по широкой спине, попе, призывая остановиться, опустить меня на землю, но ему все равно. Спускаемся вниз. И заходим в бассейн.

Цепенею от ужаса. Только не это. Нет!

– Нет! Марат, не надо! – верещу от ужаса, но ему все равно.

– Надо.

И кидает меня в воду, зная, что я не умею плавать.

Если мне казалось, что я до этого была в панике, то жестоко заблуждалась. Вот сейчас, когда над головой вода, вокруг вода, и я не могу выбраться, испытываю панику. Животный ужас. Такого со мной еще никогда не было.

Чувство собственной беспомощности, никчемности не дают думать ни о чем, кроме конца. Надо собраться, хоть что-то делать, ведь от этого зависит моя жизнь, жизнь моего ребенка, а я позволяю кому-то взять и все разрушить. Но как же это сложно, когда не властен над собственным разумом, когда тело не слушается так, как тебе нужно.

Все попытки бесполезны.

Барахтаюсь, как могу. Хочу выбраться, спастись, но получается плохо. Машу руками, как придется, плюхаю ладошками по водной глади, жадно хватаю ртом воздух и снова скрываюсь под водой.

Пытаюсь кричать, но слова так и не срываются с губ, потому что захлебываюсь водой.

Это страшно. До ужаса страшно. До колик в пальцах.

Господи, зачем он это сделал? Это слишком жестоко даже для него. Он ведь знает, что я не умею плавать и цепенею при виде здоровенных собак. Не понимаю его, не понимаю, почему так жестоко себя ведет. Я ведь не сделала ничего ужасного.

Что будет, если я утону? Мой сынок останется без мамы. Его заберет сестра, которая ненавидит меня, и выместит все на ребенке. А Марат? Будет ли он горевать по собственноручно утопленной жене? Вряд ли, раз так хладнокровно бросил в воду.

Нет, я не позволю им победить. Я не позволю им разрушить мой мир, уничтожить меня. Я не сдамся! Не сдамся ни за что и никогда. Сбегу.

Сбегу, чего бы мне это не стоило. При первой же возможности соберу наши с Умаром вещи и скроюсь в другом городе.

Нужно только выжить. Выплыть.

Не знаю, как, но я должна найти в себе силы преодолеть страх и вырваться из толщи воды, зацепится за нее, лечь, или как там говорят. У меня нет выхода. Я должна. Обязана.