Голубыми – это точно, вот только их "невинность" теперь вызывает у меня сомнения.
Очень глубокие.

Оборачиваюсь, чтобы проверить детей, и замечаю невдалеке Булата Артаева, владельца компании, которую сейчас консультирую. На этой неделе я поеду с ними на переговоры с китайцами. Булат вдовец, тоже живёт в нашем районе, только редко бывает на праздниках и вечеринках.

Он стоит рядом с батутом и смотрит на Адель. Так пристально, что не замечает, как его сын съезжает с горки и с хохотом врезается в его ноги.

Снова смотрю на Адель, пытаюсь представить, какой её видит одинокий мужчина в расцвете лет. Голубоглазая блондинка с длинными волосами, красивая, молодая, с роскошными формами…

Неудивительно, что Булата пригвоздило к месту, когда он её увидел.

Раздаётся детский плач, и я безошибочно узнаю голос дочки. Она с кем-то столкнулась на горке и теперь обиженно потирает нос. Спешу к ней на помощь, краем глаза замечая, как Булат, не теряя времени, тотчас направляется к Адель. Та смотрит на него с приглашающей улыбкой.
Сажусь на краю батута с дочкой на руках. Глажу её по голове, успокаиваю. Ничего страшного не случилось, розовая кнопочка носа в порядке. Ещё минута – и Саша снова кинется на горку.
А я пока наблюдаю за Булатом и Адель. Он полностью погружён в их разговор. Склоняется к ней, словно готов схватить её в охапку, утащить в пещеру и запереть там навсегда. Адель улыбается, флиртует. Сомневаюсь, что они обсуждают её карьеру.
Да и зачем ей карьера, если она заинтересовала Булата Артаева? Если выйдет за него замуж, ей ни в чём не будет отказа, уж точно не придётся работать.

Мысленно посмеиваюсь. Веду взглядом по остальным гостям и замираю.

Невдалеке стоит Ян. Он тоже смотрит на Булата и Адель. Его лицо перекошено, в глазах такой огонь, которого я не видела уже давно. Ненавидящий, убийственный.

Только непонятно, на кого из двоих направлена эта ненависть, и чем она вызвана.

15. 14 Ян

Мой дед изменял направо и налево, не особенно утруждая себя скрытностью.

Бабка терпеть его не могла, но по каким-то своим причинам продолжала с ним жить — из страха или из чувства долга, а может, просто потому, что так было принято. После его смерти она словно освободилась, но озлобленность осталась. Бабка пыталась внушить моей матери презрение ко всем мужчинам без разбора, однако на мать это не подействовало: она рано вышла замуж, из упрямства пытаясь доказать, что у неё будет по-другому.

Родила четырёх дочерей, и вроде всё шло хорошо, но через несколько лет обнаружила, что муж ей изменяет — как по наследству. Не раздумывая, выгнала его и, раненая и разочарованная, начала собственную кампанию по воспитанию у дочерей презрения к мужчинам. Бабка ей помогла.

После развода мать узнала, что снова беременна — мной.

Я родился в гнезде шести мужененавистниц. Рос в атмосфере, где слово «мужчина» звучало почти как оскорбление, где моя половина природы считалась чем-то заведомо испорченным.

Довольно рано я понял, что женщины могут быть жестокими — не в абстрактной форме, а вполне конкретно: по отношению к маленькому ребёнку, к первокласснику, к подростку. Они считали меня ошибкой в системе. Я был напоминанием о том, кого они ненавидели, невольным представителем тех, кого надо наказать.

Будучи наивным и глупым, поначалу я пытался заслужить хотя бы крупицу тепла. Помню, как года в четыре я обнял мать и пообещал ей, что никогда не стану таким, как другие мужчины, и что всегда буду её любить, ведь она самая добрая и красивая. Я искренне верил, что это растопит лёд. Но она наорала на меня и оттолкнула. Сказала, что все мужики — лжецы, и не стоит верить даже таким, как я.