Разочарованно стону, привлекая на себя внимание мамочек с соседних скамеек. Показываю любопытным варварам язык и возвращаюсь к своему детективному расследованию. Язвительные, завуалированные комментарии пропускаю мимо ушей, увлекаясь штудированием лиц, которые более или менее были приближены к экс-супругу за время нашего брака.

Детектив из меня выходит, откровенно говоря, паршивый. За полчаса беспрерывной скачки по виртуальным галереям дальних знакомых ни одной зацепки. О горском никто нигде ни разу не упоминает.

Разочаровано дую губы. Хочется немедленно пойти домой и слопать оставшееся в морозилке фисташковое мороженое. Сообщаю о своем решении Соне.

Естественно, едва разыгравшемуся ребенку это не нравится, и она начинает сопротивляться. Разбрасывает по сторонам игрушки, отказывается толкать самокат.

Не получив от меня нужной реакции, Соня прибегает к самой жестокой детской манипуляции: падает на асфальт и начинает кричать так, словно ее режут скальпелем без наркоза.

— Сонь, Соня, успокойся, пожалуйста! — повторяю я, присаживаясь на корточки. — Соня, услышь меня. Соня, Соня.

Все мои просьбы и взывания к здравому диалогу дочь, конечно, игнорирует. Для пущей драмы, помимо громкого ора на всю округу, Соня начинает лить крокодильи слезы.

Между уговорами Сони я умудряюсь гневно рычать на прохожих, которые с укором качают головой в нашу сторону.

— Никогда не видели, как ребенок плачет? Это нормально для ее возраста!

Нервозность достигает такого пика, что я окончательно срываюсь.

— Соня, подвинься! Маме тоже надо полежать! — падаю на асфальт рядом с ребенком.

Дочь продолжает голосить на всю улицу, не замечая моих маневров. Вместо того чтобы вновь пытаться успокоить плачущего ребенка, я начинаю смеяться как ненормальная. Господи. Мне почти двадцать восемь. Я взрослая тетя. Мать трехлетки, в конце концов. Почему я валяюсь посреди пешеходной дорожки в парке и мне ни черта не стыдно?

Новая порция звонкого гогота перебивает детский плач. Соня осторожно приоткрывает левый глаз и, увидев меня, лежащую рядом с ней, тоже начинает весело хохотать.

— Люблю тебя, моя сладкая принцесса. — шепчу, когда эмоции немного утихают.

— Да, я — пр-р-ринцесса, — с протяжным рычанием восклицает Соня, забыв о собственной истерике. — Пр-р-р-ринцесса!

Буква «р» совсем недавно покорилась рту дочери, поэтому она с особым наслаждением от случая к случаю оттачивает приобретенный навык.

— Сонь, еще полежим или бежим домой, плескаться в ванной?

— Ур-р-р-а! — вскакивает моя трехлетка и несется в сторону нашего дома. — Купаться!

— Соня, погоди! — вскакиваю я следом.

Хватаю брошенный у травы самокат и бегу догонять резвую дочь.

— Соня, Соня, погоди.

Нагоняю маленькую бегунью практически у дороги. Хватаю маленькую ручку и тяну дочь на себя.

— Ты куда от мамы убежала, малыш? А если бы я или ты потерялись?

Соня не отвечает на мои вопросы. Таращится на девочку лет восьми — десяти, которая бежит навстречу к высокому мужчине. На весь двор девочка кричит «папа, папа». Мужчина роняет коробку с чем-то тяжелым на асфальт, когда дочь виснет у него на шее.

— Мам, мам, — дергает мою руку Соня и серьезным голосом спрашивает: — А когда папа ко мне придет, он тоже принесет мне подарки?

— Обязательно, Сонь. Обязательно, — киваю, поджав от стыда губы.

Ну почему я опять ей вру? Почему не могу сказать правду?

Мимо нас медленно катится полностью тонированный седан представительского класса. Таких сотни ездят по столице каждый день. Но сегодня от такой машины в моих жилах застывает кровь. Во мне словно дыру прожигает тот, кто сидит там в салоне.