Так и стоим молча. Каждая в своих мыслях.

Я всматриваюсь в лицо подруги, поджимая губы. И вроде тон у нее естественно сердитый, плюс опешила, да и удивление искреннее.

Но что ей помешало бы просто качественно сыграть эту роль? Вдруг Герман уже успел с ней поговорить, обсудить дальнейшую тактику?

Я полосую ее злым подозрительным взглядом, а в грудь словно всаживают острый кинжал — по самую рукоять. И прокручивают, чтобы было максимально больно. Внутри начинает печь так, что сложно дышать.

Мои самые дорогие и близкие… за моей спиной… Как это пережить?

И эта фраза мужа: «Алена начала качать права». Что это значит? Что она стала уговаривать его развестись со мной и жениться на ней? Или как? И сколько они уже вместе? Речь явно не об одном-двух месяцах. Как правило, любовницы в первое время максимально угодливы, чтобы был резкий контраст с наскучившей женой.

Я — та самая наскучившая жена. Глаза снова начинают блестеть от слез боли и жуткой обиды.

А я-то, дура, приглашала Алену в свой дом, ничего не подозревая…

Конечно, она сейчас будет врать и изворачиваться, выгораживать себя. Или не будет? Может, говорит правду?

Голову начинает разрывать от двойственных мыслей.

О-о-о… Как узнать наверняка? Вопрос в лоб не сработал, подруга сразу ушла в отрицание.

В этот момент я ненавижу Германа всеми фибрами души. Это из-за него сейчас я чувствую себя так паршиво, ставлю под сомнение долгие годы дружбы. Возможно, Аленка действительно ни в чем не виновата, и я зря спустила на нее всех собак.

— Пойдем поговорим, — киваю в сторону гостиной.

— Маш, напомни мне, сколько мы друг друга знаем? — хмыкает подруга, потом задирает подбородок: — Я бы никогда не … Если ты действительно считаешь, что я бы стала спать с твоим мужем за твоей спиной, то нам не о чем разговаривать! Я, пожалуй, пойду.

Она хватает сумочку и делает пару шагов к двери, как вдруг медлит, разворачивается и кидает хлестко:

— Хотя знаешь что… Будь на твоем месте любая другая, я бы и не подумала ничего доказывать, но это ты. Давай поговорим. Пусть тебе станет стыдно!

Стыдно мне? Опять же, что это — искреннее негодование или попытка перевести стрелки на меня? Не зря ведь говорят: лучшая защита — нападение.

Мы идем в гостиную. Я сажусь в кресло, Алена на диван напротив и со злостью в голосе интересуется:

— Ну давай, расскажи, как такая гениальная идея пришла в твою голову?

— А так и пришла, — сужаю веки я.

Рассказываю, как получила голосовое сообщение, которое предназначалось не мне, и успела его послушать.

Некоторые детали упускаю, намеренно озвучиваю только ту часть, где Герман, механик хренов, сравнивает любовниц с машинами и говорит, что пора дать отставку Алене. Делаю это специально, чтобы увидеть реакцию подруги.

Она оторопело на меня пялится и всплескивает руками:

— Офиге-е-еть… Вот кобелина!

И ничто в ее реакции не говорит мне о том, что она и есть та самая Алена.

Но опять же, у нее была вся ночь, чтобы отрепетировать разговор со мной и все свои реакции.

Подруга вдруг вскакивает с дивана, сводит брови к переносице:

— Маш, мы, вообще-то, живем в городе-миллионнике. Здесь сотни, нет, тысячи Ален. А ты вдруг решила, что речь именно обо мне? Ты серьезно?

И такой у нее обвинительный тон, что на секунду мне и правда становится стыдно.

Тем временем подруга копается в сумочке и вскоре достает свой сотовый.

— На! — пихает мне его в руки. — Проверяй звонки, переписки, и что еще тебе вздумается. Давай!

Я лишь хмыкаю, кладу телефон на журнальный столик рядом

Толку-то с этой проверки? Наверняка Алена уже успела все почистить. Или и вовсе, как и мой супруг, пользуется вторым телефоном для связи с ним. Для Германа вообще не проблема купить такой для нее.