− Как он?

− Ребёнок в норме. Провели УЗИ, эмбрион в матке, сердцебиение слышно. Сделали кровоостанавливающий укол. Но… - Указательный палец оказывается прямо у моего лица. – Вы должны чётко соблюдать все мои предписания. И постараться больше не нервничать. Договорились?

− Договорились, - растягиваю на губах улыбку.

Киваю. И ресницами часто-часто моргаю.

Пытаюсь прогнать остатки влаги.

Я не привыкла плакать. Никогда.

Но сейчас, видимо, гормоны расшалились. И мне самой неудобно за подобное бурное проявление чувств.

− Ну, тогда я приглашу вашего мужа, и вы сами ему всё расскажете. А то он нам уже дырку в линолеуме протёр. Ходит из угла в угол, как раненый зверь… - Делает шаг к двери.

Намеревается выйти в коридор, чтобы пригласить Артёма в палату. Разбить все мои мечты о спокойствии.

− Нет! Подождите! – Выкрикиваю.

Чересчур резко сажусь на кровати, отчего низ живота прошивает боль. Резкая. Колючая.

Охаю.

Обрушиваюсь со стоном на подушки.

И глаза прикрываю.

− Мария Андреевна, аккуратно! – Доктор оказывается рядом.

Проверяет, не соскочила ли капельница. Смотрит на меня осуждающе.

И языком цокает.

− Ну, как же так можно? Матка и так в тонусе! Предупредил ведь…

− Пожалуйста, не зовите Артёма. Я… не хочу его видеть. – Каждое слово вырывается из охрипшего горла с трудом.

Никогда не думала, что мне придётся произнести эти слова. Поставить барьер между мной и мужем.

Я ведь жила только им. Обожала.

Не верила, что могу быть счастлива без него. Думала, что мы – две половинки. Которые должны быть вместе. Всегда.

А сейчас…

Сейчас я просто хочу, чтобы он дал мне уйти. Спокойно, без истерик.

Дал развод.

А если он узнает, что малыш выжил…

− Почему? – Брови врача взмывают вверх.

Кажется, это не самая обычная просьба вызывает в нём удивление.

− Если Артём узнает о ребёнке, то он точно не даст мне спокойствия. – Отвечаю строго. А ещё надавить пытаюсь. – А ведь ваша задача – сохранить беременность, верно?

− Верно, но… Мария Андреевна… - Продолжает сомневаться.

Подобное – не частая вещь в его практике. Для меня же главное, чтобы он согласился.

И я костьми лягу, чтобы было по-моему.

Не допущу…

− Я давал клятву Гиппократа. Я не могу лгать. – Ефим Илларионович тянет.

Прикусывает щёку изнутри.

− Вам и не придётся. – Сжимаю пальцы в кулак. – Просто не опровергайте то, что скажу ему я. Это вы сможете?

Врач выдыхает. Запрокидывает лицо к потолку.

Видно, что борется с собственной совестью.

У меня же просто нет аргументов, чтобы он перешёл на мою сторону. Поэтому я тянусь к сумочке.

К кожаной торбочке, которую так кстати прихватил Артём, когда повёз меня в больницу. Видно, понимал, что мне понадобятся документы.

Так кстати…

Вытаскиваю из неё кошелёк. Выгребаю всю наличность.

И врачу протягиваю.

− Возьмите.

− Что вы, Мария Андреевна, я не могу… - Отшатывается.

Начинает махать руками, закусывая губу. Делает шаг назад, к окну.

Старается не смотреть в мою сторону.

− Ефим Илларионович, помогите. – Молю.

Поднимаю глаза. Стараюсь прогнуть взглядом.

И слеза, так удачно появившаяся, скатывается по скуле.

− Мало? – Перехожу в наступление.

Пальцы взлетают вверх, к мочкам ушей. Впиваются в серьги с крупными бриллиантами, которые Артём подарил мне на годовщину.

Чёртов подлец.

− Нет, оставьте… - Властная мужская рука останавливает порыв.

Взгляд уставший. Тяжёлый.

Но всё-таки сдаётся.

− Ладно, я согласен.

Сгребает брошенные на пол ассигнации. Складывает в толстую стопку. И в карман халата прячет.

Краснеет от натуги. Или от стыда?

− Что я должен делать?

− Вы сообщите Артёму, что произошёл выкидыш. Если он потребует – предоставите документы.