Но нет. Конституция, видимо, такая.

Да ещё и прикрепился малыш по задней стенке матки…

Улыбаюсь своим мыслям в которых представляю, как уже совсем скоро возьму свою кроху на руки.

И не отдам никому.

Хорошо, что подруга уговорила меня остаться в городе. Поселила в уютной двушке в спальном районе, где меня никто не знает.

И я снова стала зарабатывать частными уроками английского языка.

Не спеша одеваюсь, щёлкая замком. Осторожно ступаю по промозглой почве, направляясь к парку.

Ева уже ждёт меня на нашем месте, качая коляску с сыном. Взмахивает рукой. Откидывает завитые локоны со лба.

− Ну, как ты? Вид какой-то усталый! А это я, между прочим, не сплю ночами!

− Всё хорошо. – Жму плечами.

Клюю подругу в щёку, наклоняясь к коляске, в котором сопит месячный Рома. Отмечаю, как он всё-таки внешне похож на своего отца.

Стискиваю зубы, чувствуя, как внутри растёт напряжение. Потому что мне бы очень не хотелось видеть в своей крохе отражение Артёма.

Слишком больно он мне сделал.

− Просто ученик твердолобый попался, устала. – Признаюсь честно.

А потом машинально головой кручу. Закусываю губу.

− За тобой никто не следил?

− Да нет, всё чисто, ты же знаешь. Как обычно. Это только на первых порах твой Хмельницкий к моему дому подъезжал. Надеялся, наверное, тебя увидеть. Но после того, как Саша попросил по-мужски оставить нас в покое, перестал.

− Угу. – В висках стучит при упоминании о бывшем муже.

Дёргаю плечами. Пытаюсь стряхнуть наваждение.

− Но не переживай, Маш, он тебя больше искать не будет… - В голосе Евы какое-то сомнение.

Я же вздёргиваю подбородок вверх.

− Ты что-то слышала? Он… с Таисией?

− Ну, маленькая птичка на хвосте принесла, - подруга мнётся, - что она родила. Сына. На днях.

− Мммм. Понятно. – Закусываю щёку изнутри, чтобы погасить боль в душе.

Сглатываю слюну. Стараюсь смотреть в сторону. Рассматриваю пожухлые листочки, припорошенные снегом, а внутри всё равно всё изморозью покрывается.

Почему мне так больно до сих пор? Почему?

Почему любое упоминание о Хмельницком выбивает меня из колеи? Не даёт дышать нормально.

Он же мерзавец. Предатель. Изменщик.

И мне должно быть всё равно на то, как он живёт со своей любовницей…

− Они… готовятся к свадьбе? – Стараюсь держаться спокойно, но внутри всё огнём печёт.

− Насколько я знаю, нет. – Ева пожимает плечами. – Но у вас развод через три недели. Может, он ждёт итога.

Замечает, что Рома начинает кукситься, хмуря тёмные бровки. Осторожно качает коляску. Успокаивает.

− Вроде бы завтра Таю с сыном выписывают. Хочешь, я узнаю?

Сердце ухает и куда-то проваливается. Мотаю головой.

Во рту – горькая слюна. И как-то всхлипываю некрасиво.

− Нет-нет, не нужно. Зачем?

− Ну, хорошо, - блондинка соглашается.

Перехватывает меня за запястье. Притягивает к себе. И в глаза заглядывает. Будто до нутра достаёт.

− Скажи, ты не пожалела о том, что сбежала?

− Я? Нет. Ни сколько. – Мой ответ звучит достаточно твёрдо в тишине заснеженного парка.

Так, что даже птицы перестают стрекотать на ветках. Смотрят на меня, склонив головы на бок.

− Дарья Константиновна хотела убить моего ребёнка. Как я могла поступить иначе?

− Ну, ты могла рассказать всё Артёму. Открыться. Вместе, уверена, вы бы смогли найти какой-то выход…

− Выход? – Загораюсь.

Выдёргиваю продрогшие пальцы из руки подруги. Прячу ладонь в карман. Поднимаю лицо наверх.

− Он мне изменил, Ева! Тебе же знакомо это чувство! Когда тебя растоптали, унизили!

− Да, но твой Хмельницкий мог бы стать хорошим отцом. И знаешь… - Замолкает лишь на секунду. – Каждый имеет право на ошибку.