-  Приедем очень скоро, - быстро заговорила мама, - хочу тебя предупредить – дорогих гостей встречают все домочадцы.  Тут у них обычай – всегда один из сыновей живет вместе с родителями.  У Джаухара их шестеро, но так получилось – в этот раз увидишь ты только одного.  К чему я?  Он инвалид, Ксюша, и передвигается в коляске.  Пожалуйста, не выказывай жалости – мальчик ее не заслуживает.  И еще… - озабоченно смотрела она на меня, - не влюбись только.  Там…  увидишь сама.  Они тут или красавцы писаные или уроды, середины я не замечала.

-  Смешно, мама, - покачала я головой.

-  А вот и нет, - примиряюще улыбнулась она, - женская жалость штука странная и даже страшная.  Помнишь…? – и запела тихонько: -  В селах Рязанщины, в селах Смоленщины слово «люблю» непривычно для женщины. Там, бесконечно и верно любя, женщина…

-  … скажет: «Жалею тебя», - тихонько присоединилась я.

-  Зы-ылею бидя! – взвыла вдруг рядом Янка.

-  Умница наша! – положительно отреагировала на это мама, - но нужно работать над произношением.  Поощряли, забавлялись?  Можешь не отвечать...  А я предупреждала. Уздечку у нее смотрели? А нёбо?  Хорошо. Ладно… все это потом.

    Мамина специальность была - логопед.  Взглянув в окно, она торопливо добавила:

-  Тут традиции, условности…  свой этикет, Ксюша.  Я сразу уведу вас на отдых и остальной инструктаж уже потом.   И не трусь – ничего там сложного, просто нужно знать.  А сейчас можешь вообще молчать. Моргай, кивай и улыбайся.

11. Глава 11

    Так я и делала. И когда увидела дом – современный, большой, с огромными окнами, небольшим парком вокруг и длинной, уютной какой-то даже на первый взгляд, пристройкой к нему в виде ножки у буквы Т.  Нет, это был далеко не дворец.  И, скорее всего, рядом с домами с Рублевки он выглядел бы очень скромно и даже аскетично.  Но меня очаровал сразу, безоговорочно и бесповоротно.

    Молчала и когда увидела молодого мужчину в коляске, которая, жужжа моторчиком, тихо катилась в нашу сторону.  Я вежливо улыбалась, стараясь не показать… не жалости – нет.  А потрясения от какого-то дикого несоответствия, которое открылось моим глазам.  Или ощущения огромной, просто вселенской несправедливости от такого зрелища: легко угадывающееся под белой хламидой жилистое сухощавое тело в инвалидной коляске, широкие сильные плечи и лицо… мама права – этот молодой мужчина, скорее всего мой ровесник, был просто неприлично… прекрасен. 

   Сказать здесь - «красивый» было бы почти ни о чем.  Мужественное,  совсем молодое мужское лицо хотелось рассматривать фрагментарно, подетально. Потому что детали эти, каждая в отдельности, производили ошеломляющее впечатление – широкие черные брови, стрельчатые ресницы, небольшие усы и аккуратная бородка, красивый разрез глаз теплого карего цвета, нос, губы, общая скульптурная лепка лица… И его выражение – спокойное и умиротворенное.  Может, все дело в этом?  В его спокойной уверенности в себе или какой-то своей правде? И красота жестов: был легкий намек на поклон – едва заметное движение гордой головы, а потом он плавно и быстро коснулся груди - там, где сердце.  Крепкие мужские ладони, длинные нервные пальцы…

  Что-то сказал – звучным, приятным голосом.  И будто бы прозвучало что-то из того – цветистого, что заучивала я.  Так приветствуют гостя, чужого человека – не близкого и не родного.  Все так и есть.

   Я тоже склонила голову в приветствии и молчала уже потрясенно, улыбаясь просто на автомате, пока Джаухар представлял сыну меня и Яну.  Потом назвал для меня его имя – Адиль.  Нужно будет узнать перевод – успела подумать я и мама увела нас «отдыхать».  Это нужно было – передохнуть от настолько сильных впечатлений.  Позади слышался мужской разговор – сдержанный, с чуть гортанным мягким выговором.