Мне нужны были его ответы – внятные объяснения, мотивация, причины…  Я не понимала!  Хотелось разобраться во всем, понять его - даже если это знание окажется болезненным.  Хотелось, чтобы он опять стал понятным для меня, а потом, может и родным опять - близким, своим. 

  Сейчас я не могла говорить с ним прямо и спрашивать откровенно, потому что таким человеком для меня он уже не был.  Необъяснимо трудно было даже просто открыть рот и сказать ему что-то обыденное.  А сам он почему-то решил, что объяснения мне не нужны, достаточно его признаний в любви, хотя все его действия перед этим говорили против нее.

  Сейчас он вел себя идеально, а я хотела – как раньше, до всего этого.  Каждый день он приносил цветы – просто так, а я хотела, чтобы по случаю и причине.  Слово «ресторан» стебало по нервам, шум воды в ванной, когда он был там, заставлял замирать и прислушиваться – я ловила себя на этом и злилась на него.  И ненавидела себя – за слово «гостиница». Упоминание о его друзьях…  А-а!

   По ощущениям, это был тупик.  Нас объединяла только Янка, и вот она просто купалась в нашем внимании и это тоже было не очень хорошо – избыток его.  Еще нас мог бы объединить секс – и он хотел его, и мои обиды бледнели перед желанием быть рядом с ним, как раньше – тесно и близко, отступали перед жгучим желанием получить удовольствие и забыться в нем.  Наверное, наша близость  получилась бы голодной и отчаянной, и дала бы облегчение только телам.  Спасая ночь и только усложняя день.

    Недосказанности встали меж нами глухой стеной.  И мои в первую очередь.  Но до того, как я приму решение о нас с ним, говорить о гостинице не имело смысла.  Хотя и молчать тоже было… Напряжение копилось, росло, давило… я сорвалась бы - по поводу или без.

   Трудная неделя…  Хорошо, что Вадим раньше вышел на работу – сбежал, похоже от всего этого.  Но стать ближе пытался, особенно те два первых дня после их приезда.  Он вытаскивал нас на прогулки, предлагая разные варианты, но Янка тащила на детскую площадку, и мы шли…  И дни шли – и появились долгие взгляды, будто бы нечаянные касания.  Он вдруг стал интересоваться – что и как я готовлю, стоял зачем-то за спиной, смотрел…  Я чувствовала тепло его тела и слышала неспокойное дыхание.  И понимала, что все очень просто - ему необходима разрядка.  Такая у них физиология – нужно и все тут.  Женщинам не грозит спермотоксикоз, у нас «не звенят от напряжения яйца», не «ломит стояк», не «зашкаливает» тестостерон и не беснуются все остальные гормоны – скучно все.

   Понимала и даже сочувствовала, но не могла…  Потому что сразу же после… придется рассказать о гостинице, а он не простит, что не сказала до…  И это правильно - у него, как и у меня, должен быть выбор – прощать или нет.  Но пока что причины открыться у меня не было.  А может это никогда и не понадобится, и мы просто тихо разойдемся, и я своим молчанием не сделаю лишний раз больно нам обоим, не унижу себя в его глазах и не оскорблю его своей изменой. 

   Все же хотелось бы сохранить добрые отношения, даже если все-таки развод – ради Яны.  Но как же морозило это жесткое, рваное слово! Оставляло после себя неприкаянное, сиротское чувство. А если представить его, как объект - визуально… виделась холодная яма, почти могила.  А глубоко в ней – все хорошее, что у нас было.  И неизвестно что впереди.  Планировать сейчас это «впереди» не хотелось категорически. И я дала себе время до возвращения - "на подумать".

   Самолет был большим и комфортабельным – со многими рядами удобных кресел, ароматным ветерком из кондиционера и идеальным обслуживанием, хотя летели мы не в «бизнесе».  В кресле рядом спала женщина средних лет – европейка.  По другую сторону от меня уютно сопела Яна, убаюканная «драминой».  А мне не спалось и до сих пор болели губы.  Я даже ходила в туалет смотреть – нет ли там синяков?