Понятно, что Вадим провожал нас.  Отвозил в Пулково, таскал вещи и дочку, советовал что-то, успокаивал, но сам нервничал и был очень напряжен. Напоминал бегуна на старте - будто готовился к чему-то, мобилизуя все свои силы.  Стало ясно – к чему, когда пришло время нам с Яной пройти за турникет.

   Он подхватил дочку, расцеловал в обе щечки и попросил не забывать своего папа.  Яська защебетала в ответ и крепко обхватила его шею. И лица окружающих, которым довелось видеть эту сцену, приобрели ожидаемо умильное выражение.  Улыбалась и я.  Вот тогда он и шагнул ко мне – с Янкой на руках и, притянув к себе, впился в губы.   Именно – впился. 

   Не знаю, что это значило для него, по получилось… сильно.  Мне причинило физическую боль и перевернуло душу.  Я затруднилась бы описать все это – сам поцелуй, его взгляд на меня потом, свои ощущения…  но это было сильно.  И вот тогда я окончательно определилась для себя самой – не отмазкой перед ним, а лично для себя – что серьезно обдумаю возможность нашего общего будущего.  Решу для себя и потом отдам себя на его суд. 

   Уходя, оглядывалась. И опять это чувство, будто что-то упустила, не сделала, не успела, забыла!  И озарение вдруг, моментально давшее облегчение от многодневного напряжения – нужно было силой, скандалами, угрозами и шантажом… но заставить его говорить и говорить с ним самой!  Я же смогла тогда диктовать ему по телефону!  Почему не продолжила в том же духе?  А духу не хватило – рисовался в уме каламбур.  Не хватило смелости и характера. И зря…  Я оглядывалась, и он смотрел, до последнего ловя мой взгляд.

   Вернусь и жестко препарирую – его и себя. Вскрытие все и покажет - решила я и постаралась успокоиться. И все равно - трогала потом пальцами губы, ходила взглянуть…  Закрывать глаза нельзя было – просыпались те ощущения и тянуло требовательно, просило продолжения, ныло!  Тихо и безнадежно я проклинала себя и его… Тогда и попросила у стюардессы буклет о стране, в которую летим.

   Авиасообщение было формата из точки в точку: Москва - Дахран.  Я узнавала об этом городе еще раньше – относительно небольшой, на востоке Саудовской Аравии, в восьми километрах от Персидского залива.  Всего около ста двадцати тысяч жителей, из них шесть с лишним – американцы и это, в основном, рабочие.  Дархан – центр нефтеразработок. В городе есть международный аэропорт и расположены военная и воздушная американские базы.  Одним из образовательных учреждений является Нефтяной институт, где какое-то время преподавал мамин муж.  А еще в Дахране расположена штаб-квартира самой большой в мире нефтяной компании Saudi Aramco.  И в этой местности летом не так жарко – спасают океанские муссоны.  Все дела…

   Мы приземлились.

   Встречали мама и Джаухар.  Для меня все происходило будто в тумане – сумбурно, смазано, скомкано.  Ни рассмотреть их толком из-за поплывших вдруг слез: только, что он в клетчатом платке и белой хламиде, а мама в цветной и шарфе.  Ни связать грамотно двух слов: вместо заученного цветистого приветствия - «здрасьте, джабб».  Ни толком расслышать что они говорят: из-за шума в ушах…  Почему-то я дико волновалась и нервничала.

   Ситуацию спасла, как почти и всегда, Яна.   Я напомнила ей, что это ее бабушка и она послушно повторила:

-  Бабоцька.

-  Вот бабочкой я еще не была, - умильно протянула мама, картинно взмахнув широкими рукавами: - Но в принципе не против.  Бабочка, так бабочка.  А как деда будем звать?

   Получалось - «дэт».

   Джаухар сел рядом с водителем, деликатно дав нам возможность поговорить.  Черная машина была очень длинной и просторной, а между задними и передними сиденьями поднималась чуть затемненная стеклянная перегородка – звуковая изоляция.