– Вижу, вы уже поглядываете на сверстников, – улыбается радушно, наверное, и самому надоело голову ко мне задирать.

– Ну что вы, – изображаю смущение, но, боюсь, скрыть свои пожелания не удаётся. Что там у моего милого стряслось?

– Вы мне сердце разбиваете, так оглядываетесь, – посмеивается Корнель. Осознаю, что это мне положено его отпустить, а он уже и не знает, как намекнуть.

– Благодарю за танец, – улыбаюсь, – не представляете, насколько я счастлива, что довелось сразу же с вами познакомиться. Вы для меня здесь как отец!

А Олинка – сестрёнка, ага.

Раскланивается, предлагает обращаться в любое время дня и ночи, даже руку целует. Наконец-то ухожу.

Антер

Тали в длинном изумрудном платье и сверкающих босоножках рядом с этим низким толстяком – такая картинка карикатурная, даже не обидно. Осознаю, что она не могла отказаться от предложения, по нему же за километр видно, насколько он здесь важный мужик и какая львиная доля контроля у него в руках. Как повезло, что он меня сразу же ей подарил!

А вот в кресло зря усадила, понимаю, хотела как лучше. Где это видано, чтобы рабы в креслах сидели, уж лучше бы к дереву какому пристегнула.

Лучше ли? Логичнее – да, но ведь так хоть какая-то забота ощущается.

Только вот танцевать они пошли, когда все остальные уже возвращаются. Ладно, я сижу, мне разговаривать и с места подниматься нельзя.

– Привет.

Это моя знакомая из рабского бара, не помню, как зовут. Киваю. Подходит, на подлокотник усаживается. Интересно, не разговаривать – это вообще не разговаривать, или можно сказать, что нельзя разговаривать?

– Скучаешь? Идём к нам?

– Лайла, ему хозяйка говорить запретила, – Анита с другой стороны.

– Вот сука, – возмущается Лайла, но слова неприятно царапают. Ямалита же и правда как лучше хотела. Пожимаю плечами.

– Да, – соглашается Анита, – под такой ангельской внешностью та ещё тварь скрывается, нюхом чую.

Кошусь на неё. Нюх телохранительницы, конечно, хорошая вещь. Но злость бесправной рабыни, которая не видит... Да ведь никто, кроме тебя, не видит. Зачем она притворяется?

А когда она притворяется? Что из того, что тебе показывают – правда?

Лайла кладёт руку на моё плечо, слегка прижимается – с полупрозрачной одеждой как-то излишне откровенно получается, кажется, опять заливаюсь краской.

– Что, снова мучает тебя? – интересуется.

Не хочется говорить, что хозяйка меня мучает. Пожимаю плечами.

– Анита, может, ты попросишь? Тебе же всё можно, – Лайла.

– Прямо так и всё, – усмехается телохранительница. Посматриваю на них. Что им от меня нужно? Мало рабов, которым отдыхать позволено?

«Ты хоть представляешь себе, как ты хорош? Ты же красивый... Разве не понимаешь, почему Амира с Олинкой слюни пускают, всё забыть тебя не могут? Потому, что в тебе настоящая, мужская красота, и мужественность тоже!»

Смотри, хозяйка, а то и правда красавцем себя сочту. Улыбаюсь. Для чего бы она это ни говорила, а ведь приятно слушать.

– А что это постельный тут расселся? – Селий подходит с дружком своим. Сжимаю зубы. Ну же, Анита, будь другом, скажи ему... Говорит:

– Его хозяйка усадила, запрещает с кем-либо, кроме неё, разговаривать.

Спасибо.

– Чем же ты ей не угодил? В постели облажался?

Сжимаю зубы ещё крепче. Нельзя разговаривать, напоминаю себе.

– А кто ему в кресло сесть разрешил? – это уже Халир.

– Хозяйка, – сообщает Анита. Да что ж, тебя так до конца жизни и будут женщины защищать?

На Тарине, видимо, да. Ненавижу эту планету.

– Анита, не лезь, а? – Селий.

– Господин... я просто хотела спросить... если можно... Может, вы у госпожи Ямалиты спросите, может, она Антера...