– По сути своей – да, душа, не ушедшая полностью. Только разница между ними такая же, как между заблудившимся путником и зверем в капкане.

– Объясни.

– Воля человека – удивительная сила. Иногда она способна остановить смерть. Не отменить, но и не отпустить до конца. Держит желание, долг, обещание. Как у Митяя – на свадьбе хотел побывать. Или как та женщина, про которую бабушка рассказывала – мать, что не могла уйти, оставив ребенка. Она призраком приходила к нему, когда он плакал ночью, пыталась утешить, успокоить. Не просто же так у каждого народа, в любой религии есть ритуалы провода души. Это помогает отпустить. Отойти. Не зацепиться.

– А навьи?

– Навьи… это уже иное. Если смерть была насильственная, жестокая, если человека мучили, унижали, если он умер в страхе или проклятии, и душу не проводили – она не отпускает боль. И тогда боль, страх, ненависть… разъедают ее. И душа превращается в навья, который хочет одного. Смерти. Для всех без разбора. Ненавистного ко всему живому. И тут договариваться, искать способ проводить и отпустить не получится. Только драться. Жизнь против смерти.

Анна помолчала.

– Я вспомнила сколько насилия было раньше, да и сейчас, что скрывать, происходит. В полицейских сводках много такого: убили, ограбили, тело сбросили в Неглинку. Получается, их много? Навьев.

– Достаточно. Помогает то, что они обитают как бы между мирами. Далеко от места смерти не отходят и живых редко слышат. Но если кто-то откроет проход, нарушит границу, призовет, – тогда беда. Мы с тобой одного такого встретили. Марко его привел, на Арбате.

– Он сразу набросился.

– А я сразу стал звать на помощь. Хорошо, что было кого.

Они замолчали. Ветер прошелестел по траве. Анна убрала со лба прядь:

– Спасибо, что объяснил. Просто мне важно понимать… с чем мы имеем дело.

Фёдор кивнул.

– Конечно. Мы же теперь вроде как в одной упряжке.

Анна улыбнулась. Тепло, почти застенчиво.

– Тогда давай продолжим путь по нитке.

– Давай, – откликнулся он.

Они встали и снова пошли по тропе – рядом, в каком-то новом, более близком ощущении друг друга.

Пройдя еще некоторое время, Анна остановилась и прислушалась:

– Слышишь?

Фёдор замер и услышал тихое ритмичное пошлепывание.

– Да.

– Что это?

– Видимо, пароход, это колеса по воде бьют. Мы сейчас там, где Москва-река проходит…– он задумался, поводя руками, – над нами… вокруг. Сложно объяснить, но реки как-то с этим миром связаны, тут завеса тоньше, потому можно что-то услышать. Но это хороший знак – значит, мы рядом. Хорошо бы до темноты вернуться.

* * *

Они вышли у подножия холма. Обернувшись, Анна увидела, как зеленоватый туман, заполнивший овраг, плавно исчезает, впитываясь в землю. Под ногами чернела земля, плотная от недавнего дождя. Воздух стал другим – густым, резким, с примесью дыма и прелой листвы. Вверху над оврагом синело вечернее небо. Где-то лаяла собака. В отдалении прозвучал колокол.

– Мы уже в Коломенском? – спросила Анна, оглядываясь.

– Голосов овраг. Почти на окраине. До людей еще версты две идти.

– Немногим ближе, – раздался веселый голос сверху. – С возвращением!

Фёдор поднял голову – голос был знакомым.

– Михаил Борисович? Барон, что вы тут делаете?

– Ну, во-первых, не барон, а баро, – отозвался Михаил, – а во-вторых, вы лучше совсем темноты не дожидайтесь, пройдите немного вперед, там тропинка будет, и поднимайтесь ко мне.

Наверху Михаил протянул руку, помогая преодолеть последние метры крутого подъема.

– Пойдем, тут недалеко. – Он постучал по корпусу большого электрического фонаря в руках. – Вот, с собой взял. Боялся, что до полуночи вас ждать придется. Ан нет, вы молодцы, еще до самой темноты вышли.