Замок на решетке с лязгом щелкает под скользнувший по мне насмешливый взгляд пары равнодушных к арестантам глаз.

— Ну ты и отморозила, — нарушает тишину Барс.

— Ой! — Закатываю я глаза, устраивая задницу на скамейке. — Убери звук с голоса, Барс. Ты не знаешь, насколько мы с ним близки.

— Я знаю, как вы познакомились. Ты опрокинула на него поднос, подрабатывая официанткой на светском банкете. А потом неделю искала его номер. Еще неделю ты долбала его своими сообщениями и звонками. Меня посещает мысль, что он просто сдался. Ты же иначе не отвяжешься, — посмеивается он.

— Завидуй молча, что за ним девушки бегают, а тебе пыхтеть приходится, чтобы Вику-Нику в постель затащить!

— Хочешь сказать, тебе не интересны ухаживания, кино, цветы, рестораны?

Вот же гад! По больному бьет. Надо было со свиданий приходить растрепанной, в помятом платье, с размазанной по щекам помадой и хотя бы с розой. А еще лучше, чтобы из сумочки фольга из-под шапочек для малыша выпадала.

— А тебе не интересно, почему твой брат открестился от тебя? — парирую в ответ.

— Это лучше, чем сжимать булки в ожидании ремня от мамки.

— Помни, что ремня вместе отхватим. Я даже осмелюсь предположить, тебе больше достанется.

— Да-а-а, — мечтательно причмокивает он, — женщины любят мои упругие половинки.

Я цокаю языком. Барс неисправим. Ему и жениться не надо. Сам себя за двоих любить будет.

— Премудрая! — Стук дубинкой по решетке, и дежурный протягивает мне трубку стационарного телефона. — Тебя.

Сглатываю от волнения и под взглядами сокамерниц тихонько отвечаю:

— Алло.

— Василиса, — напряженно произносит Цукерман.

— Лекс! — выдыхаю как можно громче. Пусть Барс услышит. Пусть все услышат, что я не вру!

— Что это за ночные звонки из полиции? — тут же приземляет меня Цукерман. — Почему они мне докладывают о твоем задержании? Я так полагаю, с тобой твоего квартиранта взяли?

— Лекс, я…

— Слушай, Василиса, мы с тобой классно провели время. Но мы из разных миров, понимаешь? Не звони мне больше. Не создавай мне проблем. Забудь, окей?

В глазах поднимается уровень влаги, когда вслед за его грубыми словами слышатся протяжные гудки. Пик-пик-пик…

Я возвращаю трубку дежурному и, прикрыв глаза, затылком прижимаюсь к стене.

— И где визг радости? — подливает масло в огонь Барс. — Спрыгнул жених?

— Он мне предложение сделал, — произношу голосом на грани срыва.

— Пойти на хрен? — угадывает мой друг, разворошив во мне улей пчел.

— А что ты там про действенный способ околдовать добра молодца говорил? Предложение еще в силе?

— Пинкодик, — котярой урчит Барс, — все мои грязненькие предложения не имеют срока давности.

— Тогда помоги мне заставить его пожалеть о своих словах!

— Черт… Твой настрой повышает градус моей неадекватности. — Он шуршаще потирает ладони. — Чую, мы с тобой вволю повеселимся.

4. Глава 4. Арсений

Только в десять утра кое-кто из наших общих родственников соизволил вытащить нас с Пинкодиком из обезьянника. Мой кузен и по совместительству ее зять — Демьян, или Борзый по прилипшей к нему еще в детстве кликухе.

— Тут распишись, — тыкает меня дежурный в лист бумаги.

— Нет ничего печальнее на свете, чем фотка вот в такой анкете, — наговариваю, ставя закорючку, и получаю пакет со своими вещами.

Вытрясаю на стойку нательный крестик, браслеты, наручные часы, смартфон, перстни с печаткой и серьгу — маленькое колечко, которое меня тоже заставили снять при оформлении.

— Ты как новогодняя елка, — зудит Борзый, исподлобья наблюдая за тем, как я надеваю все это на себя. — А с тобой-то что? — Он переводит взгляд на чумазую свояченицу, крепко обнимающую грязный рюкзак с колдовским добром.