Не опоздаю, Пинкодик. В этот раз точно!

В заказанном ею такси мы не едем, а варимся. Лишенная прохладного воздуха тачка вызывает зуд и страх перед большой вероятностью умереть от асфиксии. А накрытый плотным куполом палящего солнца город сводит все желания к тому, чтобы плюхнуться в прохладный бассейн и киснуть в нем до самого заката.

— Сдохнуть можно, — жадно хватаю ртом воздух, вывалившись из такси.

Но в звенящей гудками машин улице без толку искать свежести. Легкие забивает жаром прокаленного пекла. И единственное, что радует глаз в этой невыносимой духоте, — это блестящие капельки испарины, покрывшие лоб Пинкодика. Их хочется не смахнуть, а собрать губами.

Влекомый будоражащими сознание фантазиями, я не могу спокойно любоваться ее воздушным сарафаном и открытыми загорелыми плечами — тонкими, гладкими, нежными в отличие от ее остроугольного характера. К тому же меня коробит от взглядов петляющих рядом кренделей. А она, как назло, пальчиком подтягивает сползшую тонкую бретельку и медленно взмахивает пушистыми ресницами.

Вроде глупая деревенская девчонка, не выросшая из сказочных мечтаний о прекрасном принце, а в каждой своей черте таит нечто безудержно-манящее. Не девушка, а лавина. Сошла и уничтожила.

Визуальным натиском стираю с лица лыбящегося рядом типа ухмылку, и его раздевающий взгляд переключается с ножек Пинкодика на парня с листовками. Сообразительный. Сберег рубильник.

Расслабив пальцы своего кулака-выключателя, беру непутевую подружку под локоть и затаскиваю в торговый центр. Глубоко вдохнув вихревой поток ледяного кондиционера, остужаю башку и трезвею. Нельзя так ревновать. Иначе загонюсь.

— Барс, помедленней, — просит она, стойко претерпевая боль в пальце.

— Ты бы уже определилась, торопишься ты к по уши влюбленному в тебя Цукерману, или хочешь прожить долгую и счастливую жизнь.

— Себе свой совет посоветуй, — ворчит, насупившись.

— Я выбираю второе, — подмигиваю ей, улыбнувшись, но ее поразительно повышенное внимание уже цепляется за бутик женской одежды с яркой рекламной кампанией «Бомбические скидки на все летние модели». — Правильный выбор! — подсказываю ей. — Ты и так легко Цукерману достаешься. Не грех и сэкономить.

Цокнув языком, она нарочно идет в соседний бутик, пестрящий ценниками, от которых дыхание перехватывает. Но это полбеды. Пока Пинкодик расхаживает промеж стоек и подбирает наряды для примерки, сюда заявляется одна из моих бывших. Я этого клеща еле выдрал. Три дня с ней прокерогазил, и она заявила, что хочет от меня ребеночка. Шарахнула сильнее, чем двести двадцать.

Едва не дав дуба от инсульта, обогащенный опытом, я набрасываюсь со спины на Пинкодика, обхватываю ее талию руками и под ошалелый взгляд консультантши тащу это чудо вместе с кучей барахла в примерочные.

— Барс, ты рыбного супа объелся?! — взвизгивает она, когда я заталкиваю ее в кабинку и задергиваю шторку.

— Просто не терпится взглянуть на тебя вон в том платьице, — отвечаю, поглядывая на торговый зал через щелку.

— В зеленом?

— Ага, в нем самом.

— Тут нет зеленого платья! — вопит Пинкодик.

Разворачиваюсь к ней и ладонью зажимаю ее рот. Ее глаза вылезают из орбит, как только спиной касается угла. Все шмотки выпадают из рук, и она затаивает дыхание.

— Ты можешь хоть раз помолчать? — спрашиваю глухо.

Покивав, она один раз моргает, но как-то неубедительно. Предвижу, что как только отниму ладонь от ее лица, она укусит меня и заорет на весь торговый центр.

— Хочешь эти тряпки? Я куплю. Но и ты сделай кое-что для меня.

Она опять согласно моргает.