– Пап, это неважно. Пожалуйста, не лезь в мою личную жизнь.

– Что-о-о? – Отец возмущённо взмахнул рукой. – Личную жизнь, говоришь? Ну давай, раз личная, то рассказывай, как ты её планируешь строить дальше. Я же твой отец, имею право знать. Думаешь, если вы начнёте встречаться, то он возьмёт тебя с собой в Москву? Бросишь здесь меня и свою карьеру ради этого бабника?!

– Пап!

– Что «пап»? Что?! Ты думаешь, что для Даниила что-то значишь? Да сколько я его всю жизнь знаю, этот ловелас каждый месяц девушек менял на новых ещё будучи студентом, а уж сколько девок пердолил…

– Отец! Не смей так говорить! Он в конце концов твой друг!

– Вот именно, Лесь, бывший друг. Я слишком хорошо его знаю! А как мне понадобилась реальная помощь, он даже на связь не вышел…

– Он сказал, что у него тогда как раз телефон украли. Он что, должен был мысли научиться читать? – Я всплеснула руками. Ну как можно перекладывать на другого человека обиду за свои проблемы? Кто из нас ещё ребёнок? И закончила чуть тише: – Ко всему он же сказал, что не знал обо всей этой ситуации с мамой, тобой и мной.

– Да? Об этом я как-то не думал. – Отец недовольно пожевал губу. – Но тем не менее, я запрещаю тебе с ним встречаться, поняла? Даниил в Норильске не останется, его работа там, в столице. Ко всему какая-то секретная, судя по тому, как мало он о ней рассказывает. Проведёт здесь через неделю-другую и уедет, как всегда. Я не хочу, чтобы тобой воспользовались как очередной дешёвкой.

Слова ударили больно. Я знала, что отец злится за ту картину, которую застал, но такого от него я не ожидала. Я понятия не имела, какой Даниил с женщинами, но мне не верилось, что он именно тот бабник, каким в красках рисовал его отец.

– Ты не имеешь права так говорить о нём, – бросила я, чувствуя, как голос дрожит от сдерживаемой обиды. – Ты не знаешь, какой он сейчас. Ты не видел его три года, и понятия не имеешь, как он изменился. Ты его даже выслушать не хотел, когда я зашла с подносом с блинчиками. Наверняка бы он тебе и про телефон рассказал, и про работу.

– И не хочу знать! – выкрикнул он, снова ударив ладонью по столу. – Мне плевать, изменился он или нет. Я знаю одно: он всегда был падок на женщин. Всегда. Ты думаешь, что он будет с тобой? Ты правда настолько наивна?

– Вообще даже в мыслях такого не предполагала, но не в этом же дело! К тебе впервые за столько лет после твой аварии пришёл друг в гости, а ты на него наорал и фактически выставил прочь. Ты в последнее время ведёшь себя неадекватно. Тебе надо общаться, надо разговаривать, надо делать упражнения, но по моим ощущениям, ты делаешь всё, чтобы не выздороветь! Твой эспандер я сегодня нашла в пыли на кухне.

– То, что я делаю со своей жизнью, тебя не касается. Ты моя дочь, а не наоборот, – Голос отца стал ниже, твёрже, и от этого его слова звучали ещё больнее. – А касательно Даниила я всё сказал: я не позволю тебе разрушить свою жизнь из-за него. У тебя здесь карьера.

– Отлично! – воскликнула я, с трудом сдерживая слёзы. – Тогда я сейчас же пойду заниматься работой.

Я резко развернулась и вышла из лоджии, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла. Злость, обида, отчаяние – всё смешалось в горькую, вязкую смесь, от которая душила меня. Отец смотрел на меня и видел ребёнка, видел ту девочку, которая должна была слушаться и молчать, принимать его решения за истину. Но я давно перестала быть маленькой. Я взрослый человек. И, как бы он ни старался, он не сможет контролировать мою жизнь.

А больше всего душила несправедливость. Всё, что я делала – каждый мой шаг, каждую минуту, каждую ночь – всё было ради него. Ради того, чтобы он смог жить, чтобы его сердце выдержало. Я работала в ночном клубе, крутила задницей перед мужиками, выслушивала сальные шуточки и терпела жгучую мышечную боль, возвращаясь домой под утро, только чтобы заплатить за долги, за лекарства, за его операции. И что я получала в ответ?