По щеке скатывается слеза. Почти с удивлением я утираю её. Поднимаю лицо к луне:

– Ну пожалуйста, пусть хоть кто-нибудь согласится…

В тишине пустынной улицы отчётливо слышатся шаги. Ускоряются. Гремят. Поворачиваюсь: по густой тени покосившихся домов ко мне бежит мужчина. Развевающийся плащ размывает фигуру, от чего кажется, что ко мне мчится призрак. Только призраки не топочут оглушительно. Он выскакивает из тени домов, лунный свет падает на перекошенное гневом крысиное лицо Вездерука.

– Помогите! – я срываюсь с места. – Помогите!

Мои вопли заглушают его топот, я бегу вдоль старых домов с закрытыми ставнями и дверями, с запертыми двориками. Кричу, задыхаясь. И понимаю: нельзя останавливаться и стучать в чью-нибудь дверь, ведь пока мне отроют (если откроют), Вездерук успеет меня убить или оглушить и утащить прочь.

Горло жжёт, воздуха не хватает. Грохот тяжёлых башмаков всё ближе. Я больше не кричу – молча сосредоточенно бегу. Только бы встретились патрульные. Или открытая дверь (поздние гости, запоздало возвращение домой, что угодно). Но облитые серебром луны улицы пусты, все окна тёмные, двери неподвижны – слишком близко запретный старый город, надо уходить от него подальше, к людям. После поворота моя тень несётся впереди меня. И её накрывает тень Вездерука.

– Стой!

Его голос подстёгивает. Зрение сужается до узкого, размытого тоннеля: кривоватая улица, а далеко впереди – желтоватые искры более успешных районов. Если добегу… Горло обжигает болью, меня дёргает назад. Задыхаясь, понимаю: Вездерук схватил плащ. Булавка лопается, я пытаюсь сохранить равновесие, но боком лечу на булыжники, перекатываюсь к сточной канаве.

Приподнимаюсь на руках: Вездерук тоже навернулся, поднимается, бешено глядя на меня:

– П-п-попалась! – выпустив плащ, он тянется ко мне. – Т-варь.

Пячусь, пячусь… Приподнимаюсь. Он прыгает, придавливает ноги:

– Ходила… тварь… дождался… думала, не узнаю?..

– Как ты меня нашёл? – пытаюсь отдышаться, тянуть время, надеюсь на помощь.

– Кара-улил, – шипит Вездерук. – Знаю всех слуг. Х-ходил за тобой. Попалась.

Он задыхается, как и я.

– К-как? – я тянусь назад. – Как?

Он мерзко скалится:

– Умница, сама зашла туда, где никто не поможет.

Отдышался. Но и я тоже. Сухой грохот разрывает воздух, мостовая вздрагивает. Снова грохот в стороне старого города. Вездерук бросает туда взгляд. Резко выбрасываю колено ему в подбородок, клацают зубы. Вой боли. Высвобождаю ноги, снова бью.

Бежать, бежать…

***

На этот раз я в личине наёмника. Не самый безопасный «наряд», хоть ростом я теперь больше двух метров и скорее напоминаю шкаф, чем человека. В широком поясе припрятана серебряная бирка с моим гербом – знак особых полномочий и подчинённости самому мне.

Рядом топает Фероуз в таком же пиратском виде, но он управляется со своим громадным телом не так изящно, как я: он больше маг, чем воин. В рюкзаке на его спине плещется жертвенное вино, две куропатки в клетке то и дело тревожно перекликаются «чирр-чирр», будто предчувствуют свою печальную судьбу.

Тёмные дома старого города напоминают зубы в челюсти старика: крошащиеся, кривые. Дух города ослабел, пора бы сдаться.

Дух города… невольно усмехаюсь.

В те времена, когда я ещё не был Императором, а лишь главой отряда, затем – повелителем пустынных воинов, а дальше полководцем, королём и завоевателем, всех изумляло, как я, не имея ярко выраженного магического дара, умудрялся брать любую крепость, любой, даже самый укреплённый город. Я лишь усмехался (и до сих пор смеюсь), если мои победы приписывали сговору с демонами или духами, ведь это, по сути, правда. Пусть я не продавал ради этого душу, как считают некоторые, но в сговоре участвовал.