Слишком горячо и очень запретно.

– У тебя кто-то есть? – запрокидываю голову, смотрю в его глаза, в них мое отражение, такое четкое, пугающее.

– Ты.

– Кроме? – кусаю свои губы, не желая слышать оправданий.

– Что за бред?

– Я звонила вчера, мне ответила какая-то девушка.

Кирсанов слегка отстраняется, долго смотрит мне в лицо, и я начинаю замечать, как его губы растягиваются в насмешливой улыбке.

– Наверное, сестра, – хмурится и вновь тянет на себя, вынуждая впечататься ему в грудь.

Цепляюсь ногтями за кожу на его плечах, впиваясь в нее все сильнее, до глубоких красных отметин в виде полумесяцев. Он не реагирует, будто не чувствует.

Глупо улыбаюсь, а земля под ногами – исчезает. Он смотрит мне в глаза, ни миллиметром ниже, прижимает к себе так крепко… эта тактильность дает железобетонное ощущение, что я нужна ему. Здесь, сейчас, всегда.

Шаг назад, и моя спина упирается в холодный кафель. Леша напирает, целует, ходит по краю. Самому настоящему, еще немного – и мы сорвемся. И, наверное, я готова, с ним, сейчас, но не здесь…

Сбегать уже поздно, а идти до конца… могу ли я? Но он словно читает мои мысли, останавливается, убирает ладонь, которая уже успела добраться до внутренней стороны бедра.

– Ты плачешь? – он смотрит удивленно. Да, я явно кажусь ему сумасшедшей.

– Это вода, – иду на попятную, стирая слезинки, но, несмотря на это, глаза остаются красными.

– Рассказывай.

Он говорит отрывисто, немного жестко, даже с напором. Заключает в ловушку. Я хаотично думаю, что мне ему сказать, но не выдаю ничего более умного, чем:

– Не самый лучший момент, – опускаю взгляд, прекрасно видя степень его возбуждения через ткань боксеров.

– Говори.

Его ладонь упирается в стену по правую сторону от моего лица. Сглатываю, отворачиваюсь. Конечно, это не повод для стеснения или стыда, бред. Просто проговорить свои страхи и признания вслух… это почти как обнажиться. Впрочем, я и так уже голая.

– У меня не было секса, – тараторю, отвожу взгляд. Захват на моей талии слабеет.

– Ладно, – звучит обыденно, нормально.

– Все хорошо?

– Тея, – закатывает глаза, расплываясь в улыбке.

***

В кафе мы оказываемся час спустя. Я так долго сушу волосы, они не слушаются, путаются, а сидящий позади Леша вгоняет меня в краску одним своим видом. Но, несмотря на мучения, теперь мы сидим друг напротив друга. Я сжимаю чашку кофе и не знаю, с чего начать. Он ждет от меня подробностей о травме, страхах, а я… я молчу. 

– Ты ходила к психологу? – он заговоривает первым, без колебаний. Смотрит очень внимательно, следит за каждой моей реакцией, и это напрягает. Хочется свернуться в клубочек, спрятаться.

– Ходила. Не помогло, хотя мне говорили, что я сама не хочу себе помогать. Мазохистка, видимо, – передергиваю плечами. – Прошло уже немало времени, но я не могу прийти в себя. Может, я этого и не хочу?

Впервые в моей голове эта мысль звучит отчетливо, а еще я смогла озвучить ее. Проговорить. Наверное, я давно уже не хочу надевать коньки.

– Мой отец – бывший спортсмен.

– Я в курсе.

– Ну да… у него была травма, и у меня вот тоже.

– Ты сопоставляешь себя с ним?

– У него получилось вернуться, а я…

– Значит, ты делаешь все это не для себя?

– Почему? Нет… то есть, – замираю со слегка приоткрытым ртом, – ты знаешь, я никому об этом никогда не говорила… мой отец, он мне не родной. Точнее, родной, но не биологический. Он меня любит и никогда не давал даже малейшего повода подумать обратное, просто я...

– Ты всегда это знала?

– Нет. Кажется, в детстве что-то было, но я не помню. Родители мне не рассказывали. Я узнала обо всем случайно. Когда умирала бабушка Оля, они с мамой вспоминали много ужасных вещей, и бабуля тогда проговорилась.