Внутри стояло небольшое кресло, на которое меня и усадили. Рыжеволосая с пятном на ключице вошла следом, сняла обувь и встала передо мной на колени, поцеловав край моей юбки.

Потом встала и позволила двум жрецам раздеть себя до нижней полупрозрачной рубашки.

И добровольно, не колеблясь, легла на большой чёрный квадратный камень. Гладкий, отполированный, при взгляде на который я ощущала возобновившееся жжение в пятне на предплечье.

И тут занавеси раздвинулись, и к нам вошёл король.

***

Я вскочила на ноги и поклонилась, но вышло как-то неуклюже. То ли это действие отвара, то ли я просто устала, но всё происходящее воспринималось мной как картинки в зеркале.

Вроде бы и ты смотришь на всё, участвуешь, кланяешься и падаешь в кресло, как подрубленное молодое дерево, задетое топором по ошибке. По нелепой случайности.

И в то же время это всё тебе только кажется. Не может быть того, чему я становилась свидетельницей.

Король едва взглянул на меня. На нём был вышитый золотом камзол, от которого, едва войдя, он избавился, скинув на руки слуг. И остался в одной белоснежной рубашке и обтягивающих штанах, повязанных кожаным поясом.

Рыжеволосая девица продолжала лежать на алтарном камне, словно поверженная жертва. Не шевелясь, затаив дыхание, раскинув в стороны руки.

Её бледные кисти свисали по обе стороны чёрного монолита и казались мне безжизненными руками восковой куклы.

Я не могла оторвать от них взгляда, как и не могла сдвинуться с места. Наверное, у меня не было сил смотреть на то, что сейчас произойдёт.

Разум, даже одурманенный напитком Ненасытного Бога, отрицал это, а по-змеиному шепелявый голос внутри головы нашёптывал: «Смотри, это ждёт тебя. Это благословение, молись мне, и я дам тебе многое. Радуйся мне, прими меня, возблагодари!»

Нас осталось четверо. Я сидела в кресле, вцепившись побелевшими пальцами в ручки подлокотников, главный жрец, по-стервятнячьи вытянув шею, стоял чуть поодаль от меня и жадно смотрел за королём и девушкой.

Я тоже заставила себя посмотреть, потому что тот самый шепелявый голос, возникший в голове, приказал принять эту жертву, совершавшуюся в мою честь.

Король не стал раздеваться, а просто подошёл и, схватив рыжеволосую за бёдра, слегка подтянул к себе. Потом, одной рукой освободив свой мужской орган, резко подался вперёд, подхватив девушку под спину.

Бедняжка содрогнулась всем телом, губы раскрылись в немом крике, а из-под опущенных век и длинных ресниц покатились скупые слёзы.

В этот момент я ощутила себя ею, жертвенной девой, почувствовала её боль, как свою, и с удивлением обнаружила, что она рада выпавшей доле.

На пару мгновений мы с ней стали единым целым, соединились душами, её гордость передалась мне. Боль, смешанная с желанием отдаться и…понести.

В следующий миг я очнулась, а их соитие всё продолжалась. В полной тишине, в полном согласии.

Рыжеволосая выгнулась и подалась навстречу, развела бёдра ещё шире, забилась на алтарном камне, по гладкой и блестящей поверхности которого поползли рыжие руны, похожие на те, что были начертаны на моём теле.

Я присмотрелась к открытым плечам девушки-жертвы и не увидела на ней этих знаков. Наверное, ей они не положены. Она может зачать, но её сын никогда не станет королём. А дочь — принцессой чистой крови.

Мне было неприятно смотреть на лицо рыжеволосой, в котором боль смешалась с восторгом и гордостью выпавшей на её долю чести.

Король навис над ней, почти распластав девицу на камне, в последнем акте их страсти, и рыжеволосая закатила глаза, решившись погладить короля по щеке, но он уже закончил общение с нею, и грубо оттолкнул тонкую девичью руку.