И именно Пётр Минин ожидал первого учебного дня. Он ждал первое, парадное, построение и фантазировал о том, как встретит злючку Виту, как улыбнётся ей нагло и ошарашит своим присутствием.

Он снял фуражку, провёл пятернёй по волосам и снова надел. Шмоток в АФСБ, конечно, немерено. Фуражка такая, фуражка сякая, берет, папаха, зимний мундир, летний мундир, демисезонный, парадный, зимне-парадный, для церемоний, повседневный, спортивный, для практик, для организованных выездов… Целый шкаф, и за всем нужно самостоятельно следить. Чистить, шить-зашивать, выглаживать. Петя был уверен, что к выпуску сможет открыть собственные курсы «Очумелые ручки».

На площади перед учебным корпусом стремительно собирался народ. Здесь от силы училось человек сто, оно и понятно — закрытая кафедра. Удивительно, что и эта сотня набралась. Это наводило Петю на мысли, что кто угодно может оказаться посвящённым в тайну. Вон, та же Вита — кто бы подумал, что она с самого начала была в курсе существования Тридевятого? Никто!

Знакомый голос Петя расслышал и сквозь гул толпы. Каждый курс стоял отдельно от другого, в двухшереножном строе, и Вита, разговаривая с каким-то парнем, встала в конце первой шеренги первокурсников, не обратив на Петю внимания. У него пятки зачесались — так захотелось выскочить перед ней, прервав, очевидно, увлекательную беседу.

Но нужно выждать. Терпение награждается. Его вызовут для приветствия прямо перед ней: по алфавиту — сначала «М», потом «Н». Инструктаж уже провели — строевым шагом подходишь к руководству, отдаёшь честь, затем — отдаёшь честь соученикам, строевым шагом обратно. В это же время вызывают следующего, и, когда Петя пойдёт на своё место, он пересечётся с Витой и во всей красе сможет разглядеть её удивлённое лицо.

Этот момент он ждал больше, чем Деда Мороза в детстве. Казалось, вся ситуация — невероятная шалость. Ещё более приятно было осознавать, что он в курсе поступления Виты, а она о его поступлении — ни сном, ни духом.

Церемония приветствия началась, оркестр сыграл гимн академии, торжественно подняли герб: сначала академический, затем — кафедральный. Старшие курсы показали чудеса владения строевым шагом и фигурного вращения винтовки. Петя откровенно зазевал, но, наконец, начали вызывать первокурсников.

— Минин Пётр Алексеевич! — он постарался сохранить нейтральное выражение лица, ещё больше приосанился и вышел к руководству. Сделал всё, как положено — и чего ему стоило не торопиться — развернулся к сокурсникам и…

Вита Олеговна стояла — руки по швам, челюсть на полу. Она никак не отреагировала, когда прокричали её имя.

Что. Он. Тут. Забыл?!

Петя довольно подмигнул ей, вырывая из ступора, и Вита, сжав ладони в кулак, как деревянная кукла вышла из строя.

— Убью, — процедила, поравнявшись с Мининым, на что тот только фыркнул — достаточно громко, чтобы она услышала.

Пусть убивает — всё же и в учёбе должно быть хоть какое веселье!

*****

— Что ты там делаешь?

Я дёрнулась и ударилась головой о дно кровати.

— Ау-у… — со стонами вылезла, утаскивая за собой тряпку. — Пыль вытирала.

Вера смотрела так, словно из-под её кровати вылез таракан.

— Не надо, — бросила она. — Здесь было чисто.

— Мне так не показалось… — пробормотала и кинула тряпку в ведро. Вода и правда чистая.

Ну и что! Ничего такого в этом нет… Уборка — моя терапия! За все дни в этом цирке безумия, где приходится спускать все колкости и оскорбления, чтобы не схлопотать отработку, мои нервы сильно расшатались.

А с тряпочкой — шух-шух — и сразу хорошо так, словно не паркет натирала, а чью-то оборзевшую рожу.