– Готхард Вильгельмович, ну зачем вы так? – попыталась на него подействовать Катя, в глазах у которой стояли неподдельные слёзы. А ведь я предупреждал, что Курляндский непредсказуемый, не послушала.

– Если тебе, детка, что-то не нравится, то тебя здесь никто не задерживает! – рявкнул он, одарив её злобным взглядом. Это уже конкретный перебор, настолько некорректного поведения я за ним раньше не наблюдал.

– Так, дядя Гот, – уже более твёрдо сказал я. – Если вы сейчас же не прекратите, мы встанем и уйдём!

– Ой-ой! Напугали! – протянул он уже откровенно издевательски. – Да пожалуйста! Скатертью дорога!

В неординарной и необъяснимой ситуации и действовать надо непредсказуемо. Я решил предпринять отчаянную попытку, чтобы переключить его на другую волну. Единственное, что мне пришло в голову – шокотерапия. Я схватил с тарелки кремовое пирожное и запустил ему точнёхонько в физиономию.

Курляндский резко выпрямился и застыл, хлопая глазами. С верхнего века справа свалился комок белого крема и сполз по щеке. Мы с Катей тоже замерли в ожидании ответной реакции. В чём я точно уверен, что драться он не полезет, но и возле него стояла тарелка с подходящими для метания пирожными и я уже ждал, когда начнётся баталия.

Но дядя Гот меня снова удивил. Он медленно скрючился и закрыл лицо руками, втирая в кожу остатки крема. Какое-то время он сидел неподвижно, потом его плечи затряслись, словно он смеётся, но вскоре я понял, что это не так. Я отчётливо услышал всхлипывания. Переключение произошло, но в совершенно неожиданную сторону, всё, как я говорил Кате.

Я не выдержал, встал, обошёл стол и сел рядом с Курляндским, приобняв за плечи. Совсем недавно его хотелось прибить самоваром, а теперь его было жалко до невозможности.

– Дядя Гот, ну вы чего это? – начал я, но рыдания не прекращались. – Ну простите вы меня дурака, я не думал, что вы так отреагируете.

Катя подсела к нему с другой стороны, тоже приобняла и положила голову на плечо.

– Да не переживайте вы так, – сказала она, хотя у самой в глазах стояли слёзы. Но теперь не от обиды, а от жалости. – Всё хорошо будет, мы с Сашей вас не обидим.

– Я же сразу понял, что это ангелочек, – начиная успокаиваться сказал Готхард, поднял голову и посмотрел на Катю полными слёз глазами, потом собрал пальцем крем со лба, где его было больше всего и облизнул. – А пирожные и правда вкусные, вы только попробуйте!

Курляндский собрал на палец крем с виска и предложил мне.

– Спасибо, я пока не хочу, – сказал я, уже не зная, что сделать, чтобы его не обидеть. Может надо было слизнуть? – Что у вас случилось? Кто обидел?

После моего вопроса лицо дяди Гота снова окислилось, наверно зря я спросил.

– Ты представляешь, позвонил заказчик из Москвы, – начал объяснять старик, продолжая всхлипывать, – который брал таблетки от подагры в феврале, заказал потом большую партию. Сегодня должны были договориться о поставке, а он сказал, что мой препарат слишком хорошо помогает, пациенты с подагрой перестали к ним регулярно приходить. От закупки он отказался, теперь всё, что я для него приготовил, зависло мёртвым грузом.

– Так, прекращаем эти слёзы, успокаиваемся, – начал я говорить нараспев, осталось только начать по голове гладить, но я не рискнул. – Разберёмся мы с этими таблетками. Я расскажу о них Обухову, он кинет клич по клиникам, и мы его быстро распределим, так что никакого мёртвого груза.

– Ты так думаешь? – спросил Готхард, глядя на меня с сомнением, но всхлипывать уже перестал.

– Уверен, – сказал я и улыбнулся, глядя на него честными глазами. – А почему вы раньше мне не сказали, что у вас есть такой чудесный препарат?